Татьяна Алексеева - Выход где вход

— Интересно, какого цвета сам хамелеон? — загорелась детским любопытством Марина. — Кто-нибудь знает, какой у него натуральный цвет — свой родной, исходный? Ну, ещё до встречи с опасностью? Зелёненький, небось?

Костя недоуменно пожал плечами и вопросительно уставился на детей, изучавших биологию. Петька сделал отсутствующее лицо, Альбина замялась. Не вспомнив ответа, дети уткнулись в тарелки с салатами. Вера почему-то восприняла это как аргумент в свою пользу:

— Никому не удастся придать жизни на этих просторах чёткую форму! — убежденно вступила она. — У нас каждый норовит создать свой собственный мирок, игнорируя чужие. Не сведётся тут все к одному!

— Полет воображения, идейные споры, — перебил её Костя, теряя терпение. — А жизнь-то, жизнь когда здесь начнется? У меня лично она одна. И у моего ребенка жизнь одна. Мне некогда философствовать и гадать, что собой представляет эта страна.

На кухне появился кот. Вошел мягко, крадучись. Ореховыми полусонными глазами оглядел присутствующих и развалился на полу, возле хозяйских ног. Марина наклонилась и взяла его на руки. Запустила пальцы в шерсть, нежно почесала за ухом, потом под подбородочком. Он мерно заурчал, как мини-трактор. Все попритихли — подействовали волны разливающейся в воздухе неги, исходящей от кота.

— Смотря, что считать жизнью, — неуверенно выдавила Вера.

Спор был заведомо бесплодным. А, продлевая его, она только острее казалась себе лишней. Её беспокойные мысли выглядели неуместными в этом уюте и тиши. Вера склонилась к коту, пытаясь присоединиться к Марине в его поглаживании. Но рука лишь беспомощно скользнула по ярко-рыжей спинке.

— Жизнью все считают одно и то же, — напористо возразил Костя. — Отвлеченными рассуждениями детей не прокормишь. А заработать здесь достойные деньги, занимаясь наукой…

Марина охнула и, аккуратно спустив с рук кота, бросилась к плите.

— Забыла про духовку! Хорошо, что напомнил. 'Прокормишь — не прокормишь'… Сейчас бы остались без горячего.

Она с усилием потащила из духовки противень, на котором нечто внушительное запекалось в фольге.

— Так, придется вас вернуть к прозе будней! Хватит философствовать, — скомандовала Марина. — Подставляйте тарелки для горячего! Кость, помоги мне разрезать.

— Ой, да я уже давно ни с кем не спорю, — неохотно признала Вера, наблюдая за процессом извлечения мяса из фольги. — Я давно знаю, что Костя прав. Давно с этим смирилась. Всё-всё, Марин… Мне не такой большой кусок… Еле дышу после пирогов.

Вера придвинула тарелку, рассматривая аппетитное блюдо. Всё-таки хорошо, что они попали сюда в гости именно в воскресенье. Неприятно, конечно, что Петька будет сравнивать — что дома, а что в гостях. Но пусть хоть поест по-человечески.

Марина тем временем обхаживала детей:

— Кладите овощи к мясу… Петька, бери побольше зелени. И ты, Аля…

— Ой, Марин, вкусно — сил нет! — заурчала Вера, попробовав огнедышащий кусочек. — Замечательно у тебя все получилось!

— Да, удалось мясо, — авторитетно подтвердил Костя.

— Но знаешь, Кость, — размякла и потеплела Вера, зажевывая лист салата, — если говорить не про заработки, а про частную жизнь… В России до сих пор жива иллюзия какой-то особой, незаметной свободы…

— Ага, ты сама признаешь, что это — иллюзия? Ну, наконец-то! — возрадовался Костя.

— Нет-нет, — заметалась как рыба на крючке Вера. — Я совсем не то хотела сказать! Не про иллюзию… Лучше я на примере Москвы поясню. Мне так проще — я её вдоль и поперёк изъездила.

Водя по воздуху вилкой, Вера увлеченно описывала:

— У нас сразу много миров существует параллельно, и всегда найдутся обходные пути. Например, мы с Китом часто в пробку попадаем. Представь — улица запружена…

Марина отвела Верину вилку от Петькиного уха.

— А кто-то другой знает, как проехать двором, прошмыгнуть по боковой дорожке, по тротуару, — ничего не замечая, продолжала Вера. — Мы живём будто внутри большой горы со множеством норок и лазов, ходов. И способов жизни — столько же…

Все дружно уплетали горячее. Дети поскучнели от сытости и взрослых разговоров. Кот просвечивал сидящих за столом янтариками глаз. Чем-то он напомнил Вере недавно виденного лемура. Такой же загадочно-отстраненный, себе на уме. Не такой безвыходно-печальный как орангутанг, но все же… О чём они думают, эти животные, глядя на окружающие их суетливые создания?

— Вот ты надо мной смеешься, что я всегда встречаюсь у памятника Пушкину, — обратилась Вера к Марине. — Если речь не о деле, требующем приезда в определенное место, я, не задумываясь, назначаю 'у Пушкина'. А всё почему?

— Доедай, Петька, — почти прикрикнула Вера, заметив, что сын собирается выползти из-за стола, оставив часть еды по тарелке.

— Мам, не могу я больше. Объелся! — взмолился тот.

— Пусть идёт, — вступилась Марина. — У нас ещё чай впереди. Петь, может, вы с Алей поиграете? Или кино хотите посмотреть?

Альбина тоже спасалась бегством из-за стола, прихватив вяло сопротивляющегося кота.

— Так вот, про памятник. Мы, Кость, тут с Софьей про две столицы разговаривали… Про то, что у России две столицы: одна — реальная, а другая — символическая, — Вера осуждающе смотрела в след Петьке, забывшему поблагодарить за обед. — Но ведь в Москве такая же история с 'центрами'. Есть два центра: один — реальный… ну, юридический что ли. Места расположения высшей администрации… все то, что называют 'Кремлем'. А есть у Москвы центр символический — памятник Пушкину на Тверской.

— Ну, Пушкин в России — деталь ландшафта, как степь или береза, — со скучающим видом произнес Костя, обильно поливая мясо густым тёмным соусом.

— Да, Вер, я тоже предпочитаю встречаться у Пушкина, — вдруг включилась в разговор Марина, остыв от хозяйственных хлопот. — Но, может, это — по инерции? Просто в нас въелось с детства, что он — 'самый первый'.

— Как же — по инерции? — оторопела Вера. — Ведь Пушкин нам и открыл возможность самому определять свой личный Центр, не смущаясь тем, что другие почитают точкой отсчета. Разве не помнишь:

'Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов', - уныло продекламировала она.

— Не забудьте про сок, а то, может, бутылочку откроем? — спохватилась Марина.

Вера потянула с блюда зелень, но так и застыла в полуобороте к Косте с веточкой в горсти:

— Мне кажется, он обживал литературу, как реальный мир, не делая между ними различия, — зелёная веточка в Вериных руках приняла на себя роль учительской указки. — Так и родился его ответ Петру. Тот, понимаешь ли, постановил: 'Здесь будет город заложен'. А поэт посмотрел на это, подумал и передумал… Нет, Петр Алексеич! Не здесь, а здесь. Не на гнилых болотах и не на рыхлой горе, где все только обедают… Взял Александр Сергеич и заложил свой камушек в основание невидимого града. Так чтобы каждому следующему писателю потом было, куда свой домишко примостить.