Игорь Сапожков - Золотое Дѣло

На следующий день мы уехали. Прощание было долгим, казалось простится с Яковом и Ясминой, собрался весь Дамаск. Их соседи загрузили арбу продуктами, водой и вином, Кемаль не смог оставить лавку и мы тепло попрощались с ним и Марьям, прямо в мастерской. А вот Исмаэль провожал нас до самых городских ворот. И его преданность была вознаграждена, он получил в подарок мой велосипед, потому что прямо за городским воротами, мощёная песчанником дорога, превращалась в пыльную, разбитую верблюжью тропу…

Старик остановил, чтобы убедится, что мальчик не спит. Пользуясь паузой, Захар задал ему вопрос:

— Дедушка, а помнишь, тогда в чайхане, Яков тебе что-то не договорил?

— Уже в дороге я узнал, что Ясмина беременна. Кстати именно поэтому, он так торопился с отъездом…

В сентябре 45-го, Захар пошёл в школу. Его взяли в десятый класс двенадцатилетки, треть его одноклассников были фронтовики, награждённые боевыми орденами и медалями. Он жадно учился, втягивал, вбирал, впитывал в себя знания. Ночи на пролёт он читал, не желая тратить время на сон. Ему казалось, что новые знания заполнив собой мозг, вытеснят из памяти тоску по погибшим родителям, душевную боль и не проходящее горе. Но память не уходила, она давила гнетущим грузом, не давая вздохнуть во всю глубину лёгких. Она до дрожи в суставах, окружала ледяным страхом одиночества, стальной судорогой сводила сердце. Он пил водку, она помогала, притупляя ноющую боль оголённых нервов, но не на долго. Хмель быстро проходил, а боль возвращалась, и жгла ещё больнее, как по живому.

Рощин видел и понимал его борьбу, он пытался говорить с Захаром, но всегда натыкался на каменную стену. Однажды на трамвайной остановке, к Алексею Петровичу привязался бездомный калека, их тогда много было по всей Москве, да и по всей стране конечно. Калека протягивал полковнику затёртые карманные часы, предлагаля купить их или поменять на водку. Вечером, когда Захар вернулся из библиотеки, Рощин зашёл к нему в комнату:

— Посмотри вот, приятель попросил помочь с ремонтом, — не моргнув глазом соврал он, — никакой спешки нет, когда будет время…

— Я сделаю… — взяв часы в руки Захар внимательно посмотрел на циферблат, затем чуть встряхнул, приложил их к уху, другое ухо прикрыл ладонью свободной руки и прислушался.

Ночью, видя что в комнате Захара горит свет, Рощин тихо отворил дверь. Захар сидел за столом, разглядывая в лупу разобранный механизм. Было очевидно, что мальчик совершенно счастлив. На миг Алексею Петровичу показалось, что Захар кого-то внимательно слушает. Он отступил назад и бесшумно прикрыл дверь. С этого дня, часы у его приятелей, стали «ломаться» раз в неделю.

Анна Кирилловна, привязавшись к Захару, полностью оградила его от бытовой суеты. Добровольно взвалив на себя заботу о талантливом, по словам её сына, мальчике, она дала ему тем самым возможность, сконцентрироваться на учёбе. Получив аттестат зрелости, он подал документы на Исторический Факультет, Московского Государственного Университета. На вступительные экзамены Захар приехал на стареньком велосипеде Алексея Петровича…

Так называемое «Трофейное Дело», длилось почти год. Тогда у маршала Советского Союза, Георгия Константиновича Жукова, конфисковали несколько коробок с ювелирными изделиями и драгоценными камнями, ковры, сундуки с тканями и шубами, сотни вывезенных из Германии картин и гобеленов, 55 ящиков посуды и 20 охотничьих ружей. Суда над Маршалом Победы, разумеется не было. Его пожурили на Политбюро, заставили написать объяснительную записку и отправили сперва в Одессу, а потом на Урал, руководить военным округом. Почти все его помощники отправились, вместе с ним, но только не мягким вагоном, как их шеф, а этапом и под усиленным конвоем комендантской роты. Алексей Петрович Рощин, тоже проходил по делу, но не свидетелем, а соучастником.

За день до ареста, о котором Рощин явно догадывался, он попросил Захара позаботится о матери. Они сидели на кухне, пили густой, самоварный чай, в углу, будто улавливая настроение хозяина, мрачно передвигали золочённые стрелки, отремонтированные Захаром «Реджина Зонг». Алексей Петрович был настроен философски, казалось он сознавал необратимость того, что с ним скорее всего произойдёт и бесполезность любого противостояния. Он также предполагал, что это их последний разговор:

— Я не говорю вычеркнуть из памяти, ни в коем случае… Ещё кто-то из античных мудрецов сказал, что человек забывший своё прошлое, не имеете будущего! Но если ты будешь жить прошлым, то навсегда в нём останешься, причём глубоко несчастным человеком. И ни твоя злость, ни обида, не помогут тебе избавится от этого груза…

— А что поможет?

— Не знаю, наверное работа, точнее даже не работа, а дело! Я бы сказал любимое дело…

Они пришли посреди ночи, по-хозяйски шумно вошли, с порога привычно показали ордер на арест и обыск. Сонные понятые, новые соседи Рощиных, с любопытством поглядывали на деловито снующих по квартире милиционеров. Анна Кирилловна сидела в ночной рубашке рядом с сыном посреди кухни и держала его за руку. Захар подошёл и заботливо накрыл её плечи клетчатым пледом, она даже не шелохнулась. Длинный столбик пепла, с папиросы Алексея Петровича упал не белую скатерть. Они методично перевернули вверх дном всю квартиру, разбрасывая вещи, книги, дорогие сердцу матери фронтовые письма. На полу небрежно валялось зимнее пальто Анны Кирилловны, сперва его переступали, затем бросили, наступали прямо на него, на слежавшийся каракуль воротника, крупные блестящие пуговицы. Закончив обыск милиционеры конфисковали толстый журнал заполненный записями, коробку фотографий и дюжину ручных и карманных часов, а также четыре будильника, почему-то показавшиеся подозрительными. Один будильник жалобно зазвенел, когда его швырнули в ящик с вещдоками.

По окончанию процесса, приговором военного трибунала, Рощин был лишён правительственных наград и получил 15 лет строгого режима. Режим, кстати, усилили за особо крупные размеры хищений. Но лагерей Алексей Петрович избежал, он неожиданно скончался в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы, от кровоизлияния в мозг, за три часа до окончательного оглашения приговора. Смерть его была на удивление своевременной. Выжившие участники этого дела, много лет спустя, объяснили Захару, что таким традиционным для СССР образом, Алексея Петровича лишили последнего слова, а полковнику Рощину, было что сказать и не только о великом полководце Жукове. Рощина похоронили на Даниловском кладбище, процессия состояла из двух человек…

Анна Кирилловна пережила сына на пять лет. Все эти годы она сильно болела, последние шесть месяцев почти не выходила из больницы. По её просьбе, её отпели в старенькой часовне Даниловского монастыря. После похорон, Захар ещё долго не шёл домой, кормил карамелью храбрых белок, бродил между двумя, дорогими ему могилами, вспоминал выцветающие из памяти лица своих… Внезапно он услышал рядом с собой, тихие шаги.