Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Тебе не уступлю! — огрызнулся я, но он не отреагировал, а продолжал канючить свое:

— Зашипела на меня, как дикая кошка. Я ее еще такой не видел и не представлял. А тут девочка захныкала в спальне, мы ее разбудили.

— И ты натянул кальсоны и убежал?

— Не кальсоны, не кальсоны! А как я должен был поступить? Опять спать на раскладушке? Нет уж, извини, Милочка. Это ниже моего достоинства. Да я в тот момент плохо соображал, Анатоль, что делаю.

— Потому что был пьян.

— Перестань талдычить: пьян, пьян! Я не пьян.

— Потому что протрезвел на улице в куртке на голое тело.

— Анатоль, поберегись! Не зли меня.

— И что думаешь делать дальше? — не обратил я внимания на его агрессивность. — У меня, что ли, жить?

— А ты что, один теперь? — вроде бы обрадовалась темнота.

— Еще чего! Наташа сегодня ночует у сына. Он приболел, — выдал я очередное вранье. Не хотелось мне почему-то уравнивать ситуацию: БЕГЛЫЙ АВТОНОМОВ И БЕГЛЯНКА НАТАША.

— Чего ж ты приглашаешь меня пожить у тебя?

И не думал приглашать.

— А надо бы, надо бы наказать Милочку! Вот залягу на несколько дней в офисе — будет знать. Настрадается небось.

— Не выдержишь и одной ночи. Явишься и повинишься.

— Ну и являюсь! Ну и повинюсь — ну и что? Мила чиста, я уверен. А Райкины бредни — тьфу! — убежденно сказал Автономов и рассыпался искрами — затушил сигарету в пепельнице на полу.

— Какого же черта ты не даешь мне спать, — возмутился я, — раз у вас все в порядке?

— Спи, спи. Все женщины с заскоками. Сколько живу, а понять их дословно не могу. Ранимые они очень.

— Да уж!

— Ты спи, спи, Анатоль.

— Колыбельную мне спой.

— Спи, Анатоль, спи. Баю-баюшки-баю. Я тоже сейчас усну, — пообещал успокоивший сам себя Автономов. Стало тихо. Я лежал с открытыми глазами. ТОСКА НАВАЛИЛАСЬ.

Но утренний рассвет разогнал ее, эту тоску, которая в нашем возрасте бывает не иначе как кромешной. Автономов плескался под душем в ванной комнате и вышел оттуда свежий, чисто выбритый, без следов загула, с требованием пива и «какой-нибудь завалящей одежонки».

— Иди в чем есть, — сказал я. — Повесели людей спозаранку. — Но отыскал ему старые джинсы и поношенный свитер; в них он облачился.

— Угрызения совести не мучают? — поинтересовался я, когда мы осушили по баночке «Баварии» на кухне.

— Иди-ка ты! Не вспоминай, — отверг эту тему Автономов. Он был, как ни странно, настроен бодро, оживлен, деятелен, — и вскоре ушел в моих джинсах, которые едва прикрывали ему щиколотки, в моем куцем свитерке и в своей ветровке. Домой, конечно, отправился. КАЯТЬСЯ И ИЗВИНЯТЬСЯ? Наверно, так. ОТКУДА ОН МОГ ЗНАТЬ РАННИМ УТРОМ, КАКИМ БУДЕТ ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР?

А я мог ли предполагать, что бзик Наташи — так я называл ее бегство — более серьезен, чем спонтанная вспышка ее чувств? Я позвонил ей домой сразу после ухода Автономова. Откликнулся ее сын Сергей сонным еще голосом.

— Маме дай трубку, Сережа! Или она уже ушла на работу? — попросил и спросил я.

— А ее и не было, — зевнув, отвечал молодожен. — Она что, зайти должна?

— Да, собиралась перед работой заглянуть к вам, — испуганно проговорил я. — Но, видимо, раздумала. Извини, что разбудил. Как дела?

— Отлично.

— Ну, будь здоров! Жене передавай привет, — сократил я разговор и положил трубку в полном смятении.

ЭТО КАК ЖЕ ПОНЯТЬ, НАТАЛЬЯ ГЕОРГИЕВНА? ГДЕ ЖЕ ВЫ ИЗВОЛИЛИ НОЧКУ НОЧЕВАТЬ? И вдруг страшно разозлился на Автономова. Это он, несомненно, он со своими бытовыми неурядицами воздействовал, как черная бесовская сила, на мою жизнь. С ним нельзя общаться. Он несет гибель и разруху всему, к чему прикоснется… да, именно так.

Я взглянул на себя в зеркало, и там отразилось напряженное страховидное лицо, в которое мне вдруг захотелось смачно плюнуть. ДОБРАЯ, УМНАЯ ЖЕНЩИНА ПРИШЛА К ТЕБЕ НА ПОМОЩЬ ПО ТВОЕМУ ЗОВУ, А ТЫ КАК ЕЕ ОТБЛАГОДАРИЛ?

Но звонить в поликлинику я не стал и не поспешил туда. Может быть, потому, что не захотел уподобляться своему дружку, который в такой ситуации схватился бы за телефон, а верней — ринулся бы в Рыбвод, чтобы посчитаться со своей Миленой. ПРИДЕТ. НИКУДА НЕ ДЕНЕТСЯ. ПРИДЕТ И ОБЪЯСНИТСЯ.

И все-таки я, наспех позавтракав, позвонил, по не в поликлинику, а в офис фирмы «Зевс», коммерческому директору. Его телефон безмолвствовал, и я набрал квартирный номер. Тот тоже не отвечал. Ну, ясное дело! Автономов не застал Милену дома и поспешил в Рыбвод, чтобы пасть перед ней на колени, слюнтяй.

А вот Сочинитель не слюнтяй. У него есть сила воли. Я расчистил свой рабочий, то бишь кухонный стол, за которым привык творить, и уселся за него. Но уже через десять минут отбросил в гневе свою любимую ручку, попав точно в мусорное ведро. КАКАЯ, К СВИНЬЯМ, РАБОТА! Как можно включиться в жизнь героя и геройчиков, когда своя собственная трещит и рвется по швам?

На улице моросил дождь. Северный ветер дул прямо в лицо. Конечно, дождь. Конечно, ветер. Странно было бы, чтобы в такое утро стояла ясная солнечная погода. Вороны… их было сегодня особенно много: и на деревьях, и на мусорных контейнерах… предвещали очередные беды. В их карке слышалось: «КР-РОВЬ!.. КАР-РА! КОР-РУП-ЦИЯ!.. КР-РЕМЛЬ!».

Я направился в издательство и вскоре пришел туда, не угодив под машину. Деятельный, моложавый директор Саша Смирных оживленно сообщил мне, что деньги из фирмы «Зевс» поступили на их счет. «Теперь дело за вами», — сказал он, а я ворчливо ответствовал, что по ряду причин задержу рукопись еще на месяц, а может, и на полтора. Затем я посетил местную писательскую организацию, где в сигаретном дыму бездельничали и прогнозировали исход предстоящих президентских выборов два поэта и один прозаик… отсюда я вновь позвонил на службу Автономова. А ЗАЧЕМ ОН МНЕ, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, СДАЛСЯ? На этот раз он ответил, и голос его был под стать погоде за окном — неблагоприятного медицинского типа.

— Где ты шляешься? — дунуло из трубки холодным ветром и дождем.

— А ты?

— Я работаю. Работаю я. Сначала дома переодевался, а потом ездил в Рыбвод к Милене. А теперь работаю.

— Ну и что? Объяснился? Обцеловал ее туфли? — засмеялся я, но смех вышел и невеселым, и недружеским. Автономов тут же справедливо послал меня на… и тут же закричал: — Погоди, не бросай трубку! Встретиться не хочешь?

— Зачем?

— Да не работается мне, хоть убей. К тому же, кажется, заболел. В горле першит, сопли, башка горит… продуло, наверно, у тебя на полу.

— Ну так иди домой, ляг в постельку, прими аспирин. Закапай луковой выжимки в нос, помогает.

— И тяпнуть полстакана «Столичной» с перцем?

— Это уж как знаешь. А лучше вызови Милену. Она облегчит твои страдания.

— Нету ее! — проскрежетал Автономов. И заперхал, закашлял.

А и где же она?