Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— На каком-то региональном совещании. Только к вечеру освободится.

— Так ты ее видел или не видел?

— Говорю, на совещании. Как я мог ее видеть? А ты свою видел? — осведомился он.

— А зачем мне ее видеть? Придет — увижу.

— Ну, Милена придет — я тоже увижу. А ты не навестишь больного на дому? — устало прокряхтел он. А ведь несколько часов назад был свеж и деятелен!

— Извини, Костя, я тоже что-то неважно себя чувствую. Не по себе мне. Похоже на отравление… («чем?»). Забрел вот в писательскую, а сейчас пойду домой и залягу.

— Ну, давай. Звони, если что. Домой.

— И ты звони, если что.

Так мы распрощались, отчужденно, в общем-то, каждый занятый своими внутренними катаклизмами…

В четыре часа, в обычное время прихода с работы, Наташа не появилась. В шесть тоже. В седьмом часу я позвонил ей на квартиру. Опять ответил Сергей, ее сын, но на этот раз он закричал:

— Мама, тебя! — И через минуту-другую она взяла трубку.

— Да. Слушаю. Але!

— Внимательно слушаешь? — уточнил я, и наступила пауза. Затем она спросила, зачем я звоню и что я хочу ей сказать.

— Ну, собственно, мы могли бы побеседовать у меня, — ответил я. С придыханием получилось. — Ты разве не собираешься сюда?

— Пока нет.

— Как это понять, Наташа?

— Я должна успокоиться и все обдумать, — донесся до меня ее слабый голос.

Вот как! А ночью у тебя не было для этого времени?

— Ночью я ухаживала за своей подругой.

— Что ты делала? Повтори, пожалуйста.

— Моя подруга заболела. Она живет одна. Я за ней ухаживала, — исправно объяснила моя собеседница.

— И как зовут твою подругу? Иваном? Борисом? Аполлоном? — назвал я первые пришедшие в голову мужские имена.

— Ее зовут Ольга.

— Хорошее имя. Старославянское. Познакомишь меня с ней?

— Не думаю, что это необходимо. У меня может сбежать молоко на кухне.

— Хочешь, чтобы я положил трубку? Сейчас положу. Но скажи все-таки, когда мне тебя ждать?

— А ты не жди. Так будет легче и тебе, и мне. И не звони, пожалуйста, некоторое время, хорошо?

— Постараюсь, — пообещал я. — А ты сегодняшнюю ночь тоже проведешь у подруги?

— Нет, я буду дома, — не приняла Наташа подтекста этой фразы. Ту-ту-ту! — пошли гудки отбоя.

ЧТО Ж, ВСЕ ПРАВИЛЬНО. В МОЛОДУЮ И ЗРЕЛУЮ ПОРУ Я ПЕРВЫМ УХОДИЛ ИЗ ДОМА, А ТЕПЕРЬ МЕНЯ БРОСАЮТ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ. Подруга, ха-ха! Знаем мы ваших так называемых подруг! А собственно говоря… разве я не тосковал в последнее время по своему привычному образу жизни? Чего же, спрашивается, мечусь по комнате и бешусь, подобно неразумному Автономову?

… который позвонил мне в девять часов вечера и совершенно осипшим голосом сообщил, что его Милена до сих пор не пришла домой. Впору бы захохотать от таких совпадений, от аналогичности наших ситуаций, но я сдержался и спросил, звонил ли он родителям Милены — может быть, она там?

Да, он звонил. Он звонил, просипел простуженный Автономов, и родители сказали, что Милена заходила около шести, привела дочку и оставила ее у них, а сама — так она сказала — поспешила к заболевшей подруге.

Тут уж я задохнулся от смеха — еще бы! Но Автономов его не услышал, ибо я захохотал внутренне. А вслух успокоил его:

— Ну, пошла и пошла! Какая в этом трагедия? Как ты себя чувствуешь?

— Слышишь, хриплю? Глотку дерет. Температура тридцать восемь и пять. А она, видишь ли, подругу лечит! Какая подруга? Кто она? Нет у нее настоящих подруг. Вранье это!

— А может, и не вранье, Костя. Подожди, не паникуй. Лекарства у тебя есть? Жаропонижающее, к примеру?

— Есть, есть, да что толку!

— Ну, хочешь я приду? Поухаживаю за тобой.

— Так твоя тебя и пустит! Как же!

— Пустит! Почему не пустит? Наташа! — крикнул я как бы в сторону, как это иногда делают артисты в спектаклях. — Автономов заболел. Я схожу проведаю беднягу, ладно?

— Ну вот, разрешила, — сообщил я в трубку. — Она у меня покладистая, не то что твоя Милена. Жди. Скоро буду.

— Спасибо, Аиатоль. А то я тут испсиховался.

— Держись, Костя. Приеду, и будем вместе психовать, — пообещал я.

На дорогу понадобилось тридцать пять минут. Я проделал весь путь пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Зато потратился в ларьке на бутылку «Столичной» местного производства (апробированная!) за двенадцать тысяч рублей.

Автономов выглядел действительно больным. Его глаза сухо блестели, а лицо было багровым от жара. Оно, показалось мне, как-то трагически осунулось. А голос… Это был уже не голос, а какофония свистящих, сопящих и хрипящих звуков.

— Красавец? — уловил он мой встревоженный взгляд.

— Да-а… Про таких в народе говорят: краше в гроб кладут, — честно ответил я. — Грипп, вероятно. А может, ангина. Глотка болит?

— Душа болит, — заперхал Автономов.

— В этом случае «скорая» не поможет, Костя. А надо бы вызвать.

— Не надо. Сам оклемаюсь.

— Ну, смотри. А может, все-таки вызвать?

— Не надо, сказал. Ты водки не притащил?

— Притащил, но тебе, пожалуй, не стоит принимать.

— А это уж я сам знаю, стоит или не стоит. Она, понимаешь, где-то шляется и даже не позвонит. А я тут подыхаю, как волчара, — осилил он длинную фразу, напрягая жилы на шее.

Мы прошли на кухню. Уселись, и я, мысленно осуждая себя за покупку, выставил бутылку на стол.

— А может, все-таки воздержишься, Костя? Нагонишь, чего доброго, температуру.

— Куда уж дальше! Она и так запредельная. А какова Милена, скажи!

— Придет, никуда не денется. Подруга задержала, только и всего.

— По фамилии Ростропович, да? — спросил Автономов, точь-в-точь как я, наделивший мужскими именами неведомую подругу Наташи.

— Брось, брось, Костя! Кончай! Лекарство ты принимал? Если принимал, то водяра исключается.

— Отстань! Наливай. Она мне за вчерашнее мстит. Я ее вчера сильно обидел подозрениями. Вот поэтому… — Его голос пресекся. Он несколько раз двинул кадыком, сглатывая слюну, и продолжил с болезненными усилиями: — Вот поэтому сбежала к подруге. Мне назло, чтобы меня наказать. Там и сидит. Так ведь, Анатоль?

— Конечно. Где ей еще быть?

— Конечно, у подруги. А этот Ростропович… кха! кха! — закашлялся он, — ерунда, блеф! Ну, бывает иной раз… кха! кха!.. пьет она кофе в его кабинете. Ну и что? Что в этом криминального?

— Правильно, Костя! Вот такой ты мне нравишься, — обрадовался я его внезапной здравости и рассудительности. — За это и стопарь можно тебе налить. Или не надо?

— Надо, надо, еще как надо! Нашла с кем спутаться — с Ростроповичем!

— Костя!

— Позвонить бы могла от подруги или из автомата. Я тут подыхаю, а она… Перцу в водку надо добавить, горчицы тоже, — прохрипел Автономов.

— И соли, уксусу, чесноку?

— Нет, это лишнее. Дай-ка я сам коктейль сделаю.

И он действительно сотворил смесь из водки, перца и горчицы. «Будь здоров!» — произнес тост и залпом осушил полстакана огненного пойла. Я невольно закрыл глаза, уж очень страшное было зрелище. Но ничего с Автономовым не произошло — ни спазмов горла, ни мученических корчей… он лишь глубоко передохнул и закусил специфический напиток хлебным мякишем. Выпил и я свою дозу — без добавок пряностей. Не один он, видит Бог, был униженным и оскорбленным страдальцем…