Марк Перах - Четыре истории из жизни государственных преступников

— Кому надо? Минуты не дают… Сиди, не рыпайся, я гляну.

Маша, схватив с пола юбку, стала спешно натягивать ее через голову. Накинув китель на голый торс, Житкин вышел в сени, прикрыв за собой дверь.

Маша прислушалась. Кто-то бубнил что-то на пороге.

Наружная дверь хлопнула. Житкин появился на пороге сеней.

— Надо было ему подыхать как раз сегодня! — с сердцем сказал Житкин.

— Кто отдал концы? — спросила Маша.

— Кортиков. Разбили ему голову. Валяиется в учительской кабинке. Дневальный школы увидиел, сейчас только прибежал на вахту доложить. Они сразу за мной, гады.

— Ну, одним меньше, велика беда! — сказала кооптированная Маша, снова снимая юбку.

— Тебе что, а мне теперь расследовать. До завтрева я еще отвечаию за Вихоревку. Погорела моя Чуна.

— Чуна? — сказала Маша, останавливая процесс снимания юбки. — А чо те в Чуне?

Осознав, что он, в порыве досады проговорился, Житкин махнул рукой и, надевая рубашку, сказал:

— В командировку. Ненадолго.

— Брешешь? — сказала Маша радостно. — Насовсем?

— А-а, — сказал Житкин. — Не до тебя. Пойду смотриеть, или можно литовцу, дневальному, пришить Кортикова. Вот было бы ладно, раз! и раскрыли преступление.

— Ну, я тогда пошла, — сказала Маша, застегивая бюстгальтер и всовывая ноги в валенки.

— На этом оперативное совещание закончиено, — сказал Житкин. — Можиете быть свободны.

— Слава богу, — пробормотала Маша.

Возле школьного барака уже стояли солдаты, не подпуская зеков. Луч прожектора вырывал из тьмы круг света возле дверей школы. Группа офицеров окружала начальника лагеря подполковника Мирохина, перед которым стоял, полусогнув спину, дневальный Гальдикас. Увидев Житкина, подполковник приложил руку к ушанке, а затем рукой в рукавице пожал руку капитана.

— Ваша ответственность, капитан, — сказал Мирохин. — Убит активист, твердо вставший на путь исправления, так что это политически мотивированный акт терроризма. За это вышка обеспечена всем, кто участвовал в акте террора. Вот заключенный Гальдикас расскажет вам, как он обнаружил убитого. Гальдикас, повторите для капитана всё, что вы нам рассказали.

И свете прожектора лицо Гальдикаса было мертвенно бледно. Руки его дрожали.

— А, видел свет. А всегда закрыто. Пошел смотреть. А увидел стенку. Mного крови. Белое. А мозги. Учитель на пол. Руки в сторону. А он мне завтра обещал писать а прошение о пересмотре дел. А очен грамотный был, хорошо всем прошения писал. Visogiaru, учитель.

Житкин молча смотрел на Гальдикаса. Теперь уже не только руки, но и торс Гальдикас тряслись.

— Ну, вот, он тебе прошения писал, а ты его… Так за что же ты его? — сказал Житкин.

Гальдикас поднял лицо и с недоумением смотрел на капитана.

— И чем же ты его хайдакнул, Гальдикас? Мы ведь всё знаием, ты учти, признание учитывается как смягчающее…

— Капитан, это не он, — вполголоса сказал подполковник, который гордился своим армейским прошлым и любил проявлять объективность. — Посмотрите дело Гальдикаса, за ним ничего такого не числится. Кроме того, Кортиков был мужик здоровенный. Вон какие гири качал. Этого инвалида он бы пальцем сшиб. Разве только Гальдикас имел сообщников.

Житкин промолчал, мысленно покрывая Мирохина матом. Если придумывать Гальдикасу сообщников, расследование сильно усложнится и затянется… Чуна уплывала, уходила сквозь пальцы: пока это убийство, произошедшее за несколько часов до его перехода в Чуну, не будет расследовано, Житкин будет прикован к осточертевшей Вихоревке. А там, гляди, перевод в Чуну совсем отменят. Нет, это дело надо было закрывать быстро. Кому бы навесить это убийство?

— Разбирайтесь, капитан, — сказал Мирохин, приложил руку к ушанке и, поворачиваясь уходить, добавил: — Желательно разобраться своими силами, не впутывая Иркутск.

Житкин прошел в кабинку учителя и переступил через тело, лежавшее на полу с подогнутыми коленями, под которыми желтела лужа. “Чем это они его угораздили?” — подумал Житкин, оглядывая стенку, на которой были расплескано то, что ранее было верхней половиной головы Кортикова. Отплевываясь, Житкин вышел из барака.

— Звать доктора, товарищ капитан? — спросил старшина, куривший самокрутку у входа в барак.

— Ему доктор не помогиёт, — сказал Житкин и засмеялся. — Для докумиента, ладно, зови. Никого другого не пускай пока. До утра пусть лежит, как есть. Выполняйте приказ.

Житкин медленно пошел к вахте. Самогонный хмель туманил мысли. Кого определить в убийцы, чтобы быстренько разделаться с этим?

Краем глаза Житкин увидел, что в дверях бани стоит Курляев. Житкин сплюнул и отвернул лицо в другую сторону. Меньше всего ему хотелось сейчас встретиться со стукачом. Пока он шагал по обмерзшей тропе в сторону вахты, какая-то мысль невнятно закопошилась в его отуманенной голове. Что-то необычное было в том, как выглядел Курляев. С досадой передернув плечами, Житкин приостановился и посмотрел в сторону бани. Курляева уже не было у двери. Что это было такое в руке Курляева? Какая-то палка? Житкин постоял перед дверью вахты, слегка покачиваясь. Нет, надо было разобраться… Что-то важное было связано с палкой, которую стукач держал в руке, хотя Житкин никак не мог сообразить, почему палка была важна.

Когда Житкин открыл дверь в баню, Курляев стоял перед печкой прожарки, глядя в огонь.

— Ежли б вы раньше объявились, — загадочно сказал Курляев. Палка в его руке оказалась не палкой, а отрезком ржавой водопроводной трубы.

— Ну-ка, дай сюда, — сказал Житкин, протягивая руку за трубой. Курляев послушно разжал руку, и труба оказалась в руке кума.

— А что это? — сказал Житкин, разглядывая трубу. На протяжении своей карьеры Житкин не раз видел такие вот белесые и бурые пятна. — А-а! — сказал Житкин и счастливо засмеялся. Теперь он знал, что переезд в Чуну состоится без задержки. — Так это ты его хрякнул!

— А-а? — сказал Курляев. — Ни сном ни духом… Я его не касалси… Он найдетси. Спряталси. Или в побеге.

— Ну, ну, чо мелиешь? — сказал Житкин. — Чо ему находиеться? Он уже нашелся. Так и лежиет в школе, прямо, где ты его ухайдакал.

— В школе? — сказал Курляев, раскрыв рот. — Чо прикидываиешься? И чем тебе учитель мешал? — Учитель? — тупо повторил Курляев.

— Так вот они все улики, — сказал Житкин. — Вот этой трубой ты его и хрякнул. Всё на трубе и осталось. Старшина! — крикнул Житкин с порога бани. — Сюда, с нарядом, брать голубчиека.

— Не стрелите меня, я его не касалси, — задыхаясь, закричал Курляев.

— Дурак ты был, дурак остался. Не знаиешь, что ли, мы в зону с оружием не ходием? Стриелять тебя на месте нам ни к чиему. Мы тебя арестовываием, понял? Все улики налицо. Отбрехивайся, не отбрехивайся, это нам без разницы. Ты, не ты, это не тебе решать. Будете отвечать за террор против вставших на путь исправления по всей строгости закона.