Сергей Алиханов - Оленька, Живчик и туз

И вот чего до сих пор Живчик не может в ум взять, так это честности Рора Петровича. На фига, спрашивается, господину Фортепьянову на своем собственном сервере чужие фамилии хранить? Будь он на месте Рора Петровича, давно бы Живчик белым днем вошел в депозитарий, взял бы крестообразную отвертку, расковырял бы, распатронил все эти вонючие сервера, вытащил бы хард-диски, винчестеры и растоптал бы ногами все эти железки в прах. И полный порядок.

Меж тем бывший промысловик, а ныне магнат Фортепьянов, хотя и не может в силу ущербного экономического образования на словах выразить, чем отличаются короткая позиция от длинной позиции, но тем не менее в деньгах и акциях разбирается. И потому никак уже не упустит случая хотя бы по-простому, но все равно поближе к себе их подгрести. Сложил знатный тузовик 7% законника Живчика плюс 7% супчика Мавроди, и прямо на пальцах получилось у Ророчки 14%. А когда у господина Фортепьянова в руках оказываются чужие процентики или пожитки, то даже застрявши в форточке, он ничего и никогда не выпустит — это у него родовое, от вора-прадедушки осталось.

Живчик нутром чуял, что господин Фортепьянов произвел-таки все эти нехитрые математические манипуляции, в результате которых в остатке получилось, что его, Живчика, надо непременно убить. А затем — списать в теленовостях первого Тузоканала это заказное убийство на криминальные разборки или на неосторожное обращение с противотанковой гранатой.

Но чапчаховский законник Живчик потому так и взлетел высоко, что у него башка варит не хуже, чем у академика Бобылева. Зачем, спрашивается, решил он сам добраться до естественного олигарха и взорвать коротышку-микроцефала и только потом вплотную заняться дележкой Тузпрома? А затем, что понял законник своим природным умом: надо сперва перетянуть все тузпромовское акционерное одеяло на чапчаховскую братву, а потом уж растоптать все депозитарные сервера. А в дальнейшем создать блатные тузофирмы со счетами в офшорах и заодно — для поднятия своего высокого воровского имени — обеспечить братве на всех мурашинских и сибирских крытках достойный грев. В далекой же перспективе, уже с тузпромовского престола, прокусить ядовитыми зубками толстый зад господина Чмомордина и все забугорные магистральные тузопоставки, а главное все их оформление из Ужгородской таможни перевести на Чапчаховскую, то есть на свою частную таможню и дальше действовать по накатанному боливийскими поставками пути. Разница невелика: контейнерный мост из провинции Чапаре — это импорт, а поставки туза из Бузулуцкого месторождения — это экспорт.

Так что первый, очевидный и необходимый шаг к налаживанию нового и крупнейшего в России топливо-энергетического бизнеса — это взорвать авиамодельным самолетиком Председателя Совета Директоров Тузпрома господина Фортепьянова. Раз уж по-другому к нему не подобраться.

Так совпали интересы чапчаховского авторитета и всамделишного академика господина Бобылева, хотя академик Бобылев, мечтавший уничтожить всех грязнохватов в зародыше, срубить чужеродный социальный всплеск под корень, движим был в своей ненависти к господину Фортепьянову вовсе не жадностью, не завистью, не трусостью и не властолюбием. Нет, он обуреваем справедливостью, честностью и стремлением к социальному благу — то есть в высшей степени благородными чувствами.

Да, господа, давненько пора для дальнейшего успешного бизнеса, а также для полного освобождения от чего-либо, даже отдаленного напоминающего на святой Руси успешный бизнес, заварить кровавую кашу. А то что-то скучновато стало у нас в последнее время…

— Слышь, Бобылев, неужели ты сумеешь попасть прямо в Фортепьянова? — все сомневался законник, не веря в достижения военной науки.

Заговорщики заехали в гараж академика, загрузили в огромный багажник “Мерседеса” точную копию истребителя Ла-5, к съемным крыльям которого прикреплены два реактивных действующих снаряда. Кроме самой авиамодели академик захватил несколько алюминиевых ящичков с надписями “Futara”, а также монитор, короб с электронной аппаратурой и небольшую канистру с авиационным бензином.

— Я пойду на таран, — сказал академик Бобылев, отождествляя себя со своим очередным сатанинским творением.

— Во, мазурик, дает прикурить! — одобрительно высказался Живчик. — Неужели ты этим самолетиком попадешь прямо в форточку?

— Если в литом америконебоскребе Тузпрома действительно имеется форточка, то я в нее попаду. Если Фортепьянов в момент атаки будет находиться в своем кабинете, то пластида ему хватит за глаза. Фюзеляж авиамодели представляет собой бомбу — между шпангоутами наклеена мощная взрывчатка.

— Где запрятана бомба? — не понял Живчик.

Академик бесцеремонно ткнул законника в бок, поводил пальцами по его ребрам и сказал:

— Вот тут.

Живчик поглядел на одержимого ученого, опять испугался глубоко сидящих темно-синих глаз академика и продолжил разговор странным заискивающе-панибратским тоном:

— Выходит, Лерчик, ты заранее знал, что я к тебе с заказом явлюсь? Или ты сам, без нас, хотел Фортепьянова замочить?

— Нет, я не знал, что ты приедешь. Но пора уже очищать матушку Русь от кровожадных пиявок, давно пора! Надо же с кого-то начинать — а Фортепьянов так насосался народной крови, что скоро лопнет.

— Красавец! Вот это ученый! Не то, что наш Додик — скажи, Слюнтяй.

— Молоток! — подтвердил Слюнтяй и подумал: “Мать вашу всех за ногу! Не хотите мне звездочку новую давать — и не надо! И просить вас больше ни о чем не буду! Продолжаю внедрение и так глубоко внедрюсь, что теперь вы меня не скоро достанете! В банде и подохну! Братки хоть похоронят меня по-человечески, памятник поставят, будь здоров какой. А от вас и плиты намогильной не дождешься”.

— Возле Тузпрома тебе со всем этим хозяйством развернуться не дадут — там охранников как поганок на лесной опушке, — сказал Живчик.

— Чтобы стартовать, мне нужно всего лишь двенадцать метров ровной дороги — асфальтовой, бетонной — все равно какой. Но желательно без рытвин. А дальше мой ястребок сам полетит — он ведь у меня зрячий.

Мозг выдающегося ученого был настолько полон гениальными мыслями, что чувству жалости места в нем не было. Академику Бобылеву никогда не было жаль людей, которые миллионами сгорели бы в огне термоядерной войны, если бы его ракеты СС однажды все ж таки стартовали и полетели через океаны. Сами же ракеты, созданные и сконструированные по его чертежам, только радовали Бобылева. Академик очень гордился ими и думал о них, как о живых существах.

Но и ракетами, при всей любви к ним, Бобылев тоже нисколько не дорожил — ни их устремленными и нацеленными в небо из-под земли титановыми телами, ни дорогущей электронной начинкой. Когда на стрельбах по Камчатке боеголовки, стартуя из шахт, расположенных в Коми, выводились на первую комическую скорость и стратегические колоссы ступень за ступенью, саморазрушаясь, падали в безлюдные квадраты, покрытые темно-зелеными пятнами сибирской тайги, академик Бобылев, который в качестве создателя находился на подземных командных пунктах, только отмечал с удовлетворением точность хорошо проведенных расчетов. А вот эту неказистую модель истребителя Ла-5, каждую нервюру которой он собственноручно выпилил, вырезал из бальзовых пластин борта, обшил горизонтально оперение стеклотканью, а крылья лавсановой пленкой, ему было искренне, до слез жаль. Ведь из-за избыточного груза — самонаводящейся головки и сорока граммов пластида — аэродинамика модели стоила ему стольких трудов, а пилотажка — осознание и апробирование полетных возможностей маленького самолетика — доставило столько радости…