Карен Бликсен - Семь фантастических историй

Калипсо прошла вдоль огромного полотна, подняв свечу и внимательно в него вглядываясь. В простоте души и по неведенью она не поняла непристойности картины, и она ничуть не сомневалась, что на ней изображены подлинные живые существа. С особенным интересом разглядывала она сатиров и кентавров. В своей одинокой, нечеловеческой жизни она научилась страстно любить зверей. Для графа же Августа животный мир был трагической загадкой, и животные в Ангельсхорн не допускались. Но девушке звери, не без оснований, нравились больше людей, и она очень обрадовалась, что бывают, оказывается, люди, овладающие столь многими их чертами. Но больше всего удивило ее и обрадовало, что эти могучие, милые создания все силы свои употребляют на то, чтобы ловить, обожать, обнимать юных девушек одних с нею лет, на редкость с ней схожих, и все здесь, очевидно, совершалось в их честь и ради их красоты.

Долго смотрела она на них. Потом опять побернулась к зеркалу и принялась себя разглядывать. Она не хуже дядюшки чувствовала искусство, и еще не испытанное ощущение великой гармонии сошло на ее душу.

Она поняла, что в мире у нее есть друзья. Она по праву могла вы ступить в потоки медового света, под сизые тучи и лазоревые невеса, в густые тени долин и масличных рощ. Сердце у нее зашлось от восторга и благодарности — здесь она была вы своя. Ее приняли бы и признали, как блудную дочь. Сам бог Дионис, тут как тут, смеясь смотрел ей в лицо.

Она огляделась и вдруг увидела в стеклянных шкапах то, чего никогда прежде в Ангельсхорне не видывала: женские платья, всера, драгоценности, вальные туфельки. Все это принадлежало ее прабабушке. Ибо, как это ни дико звучит, у графа имелась бабушка. У него даже мать имелась, и в свое время волей-неволей он тесно соприкасался с телом юной прекрасной женщины. О бабке, которая угощала его розгами в детстве, сохранил он нежные воспоминания. И в своем монастыре он оставил нетронутым ее будуар. Здесь витал еще тонкий дух розового масла.

Калипсо провела в будуаре всю ночь. Она примеряла и снимала одну за другой дворцовые робы, жемчуга, бриллианты. И косилась из зеркала на кентавров — в каком-то виде она им больше по нраву? Тут у нее не могло быть сомнений.

Наконец она вышла из будуара и направилась в покои хозяина замка, но прежде чем затворить за собою дверь, она перецеловала тех нимф, до которых могла дотянуться, с нежностью верной подруги.

Тихо-тихо она поднялась по ступенькам, вошла в графскую опочивальню и приблизилась к дядюшкиной постели. Он лежал под желтым шелковым балдахином, закрыв глаза и нос устремив в потолок. Калипсо осталась в парчовом, золотом, затканном зеленью платье и стояла над постелью, как липа в цвету, как Психея над ложем Эрота. Психея боялась увидеть чудовище, а обнаружила живой образ любви. Калипсо считала дядю глашатаем истины, законодателем вкусов, самим Аполлоном — и что же увидела? Несчастную, набитую опилками куклу, окарикатуренный череп. Она вся залилась краской. И такого бояться? Ей — сестре нимф, подруге кентавров? Да она его в тысячу раз была сильней. Проснись он тогда, обнаружь у своей постели ее, да еще с топором в руке, он бы, верно, умер со страху, а нет — все равно ему это было б не вредно. Но он спал себе мирно — бог весть какие такие сны держали его в своей власти вместе с шелковым ложем, — и она не отрубила ему голову. Нет, она только прочитала над ним эпиграмму из французского учебника. В свое время ее сочинили про короля, которому тоже казалось, что все его любят.

И она на него не держала зла, вот уж нет, она ведь была не отпущенная на волю рабыня, но юная, грозная победительница и могла позволить себе эту роскошь — простить.

Она вышла из спальни так же тихо, как туда вошла, и задула свечу, ибо летнее небо светлело. Вокруг тихо спал сераль. Лишь проходя мимо одной двери, она услышала, как двое юношей спорят о любви небесной. По ней, пусть бы они перемерли все и уже оказались на небе. Подняв тяжелый средневековый засов, она будто стряхнула их всех, весь их груз со своих плеч.

Снаружи шел дождь. Сама ночь льнула к ней, хотела к ней прикоснуться.

Она брела по вересковой пустоши, строгая, как Церера сама, помахивающая взятой взаймы у Юпитера молнией, как Церера, что, даже и хмурясь, пахнет клубникой и медом. Над горизонтом в ее честь играли зарницы. Платье волочилось по вереску — что было ей в том? Встреться ей на пути юный разбойник, она вы тотчас стала женой ему, пока смерть не разлучит, или отхватила вы ему голову, — и одному вогу известно, какая судьба для него была вы завидней.

Ей было весело, но не то чтоб веселая песенка была на устах. Ее воспитали как добрую протестантку, а жизнь не ее легкомыслию. Она шла и твердила про себя Пауля Герхардта. [71] Герхардт Пауль (1607–1676) — немецкий поэт, автор протестантских гимнов. изменив только личное местоимение на первое лицо:

Рано поутру она пришла к дому, где гостила я. С нее капало, как с промокшего дерева. Она меня знала, ведь я ей крестная, и она чувствовала, что я накоротке с нимфами и кентаврами. Я как раз садилась в карету, чтобы отправиться в Нордерней. Так судьба привела ее сюда, как и вас, господин Тимон, лечиться соленой водою. Вот и вся история.

И сиять над водами, — сказал кардинал с той нежностью, с какой он слушал весь рассказ фрекен Малин, — звездою Марии во тьме нашего сеновала.

Господи Боже, ваша милость, — сказал Йонатан. — Пpaвo же, не знаю, вы, верно, удивитесь, но я вот сейчас только, слушая вас, сообразил, что и красивые женщины могут страдать. Я считал их драгоценными цветами, на которые можно только любоваться.

Ну, а теперь, когда я вам это все рассказала?

Ваша милость, — сказал молодой человек, немного поразмыслив, — я понял, как плодотворна мысль о том, что все мы в долгу перед женщинами.

Вы честный молодой человек, — сказала фрекен Малин, — Вот бок у вас и свервит в том месте, где когда-то у вас ребро удалили.

— Да будь я в этом замке Ангельсхорн, — продолжал он в глубоком волнении, — я вы с радостью умер за эту женщину.

— Послушайте, Йонатан и Калипсо, — сказала фрекен Малин, — грех и кощунство будет, если вы умрете невенчанные. Вас сюда привело из Ангельсхорна и из Ассен друг к другу в объятия. Вы принадлежите ей, она вам, а уж мы с его преосвященством вам здесь за родителей и дадим наше благословение.

Молодые люди молча смотрели друг на друга.

— Если кто-нибудь посмеет сказать, — объявила фрекен Малин, — что вы не ровня ей по рождению, я отвечу, что оба вы принадлежите высокому рыцарскому ордену, который зовется Рыцари Сеновала в Нордернее и который запрещает своим членам брак на стороне.