Карен Бликсен - Семь фантастических историй

Молодой супруг некоторое время сидел и смотрел, как она спит. Но продолжалось это недолго, скоро сон сморил его, и он улегся не совсем рядом, но близко, не выпуская ее руки. Сперва он не спал и поглядывал то на нее, то на прямые фигуры фрекен Малин и кардинала. Наконец, засыпая, он дернулся, так что голова его оказалась рядом с головой девушки и волосы их смешались на сене. И втчас он погрузился в такой же глубокий сон, как и его жена.

Двое стариков молча сидели при свете свечи, которая еще не разгорелась как следует. Фрекен Малин, выглядевшая так, будто она во веки веков не уснет, оглядывала спящих с благожелательством творца, довольная своей работой. Кардинал молча смотрел на нее. А потом он принялся разбинтовывать повязки на голове, не сводя с лица старой дамы странного горящего взгляда.

— Лучше мне от них избавиться, — сказал он. — Ибо скоро утро.

А не будет вам больно? — встревожилась фрекен Малин.

О нет, — сказал он, продолжая разбинтобывать голову. И, чуть помолчав, прибавил: — Это даже и не моя кровь. Уж вам-то, фрекен Нат-ог-Даг, с вашим острым глазом на истинно благородную кровь, следовало вы распознать голубую кровь кардинала Гамилькара.

Фрекен Малин не шелохнулась, только лицо у нее дрогнуло и еще больше побледнело.

Кровь кардинала Гамилькара? — спросила она несколько менее уверенным голосом.

Да, — сказал он. — Кровь благородного старца. На моей голове. И на моих руках. Это я его ударил по голове упавшим стропилом, до того как за нами пришла спасательная лодка.

Несколько минут глубокое молчание царило на сеновале. Только пес повизгивал во сне, вздрагивая и глубже зарываясь головой в платье Калипсо. Человек в бинтах и старая дама не спускали друг с друга глаз. Наконец он развязал все длинные окровавленные бинты и положил их на сено. Под бинтами обнаружилось широкое, красное, одутловатое лицо и темные волосы.

— Упокой, Господи, душу благородного человека, — произнесла фрекен Малин. — Но вы — кто вы такой?

При ее словах он слегка изменился в лице.

И вы еще спрашиваете? — сказал он. — Стало быть, вы обо мне печетесь, не о нем?

Ах, да на что ему теперь наше с вами попечение? — сказала она. — Кто вы?

Меня зовут, — сказал он. — Каспарсен. Я камердинер кардинала.

Вы должны рассказать мне о себе побольше, — произнесла фрекен Малин твердо. — Я вправе знать, с кем я провела ночь.

Я могу рассказать вам побольше, если это вас развлечет, — сказал Каспарсен, — ибо я побывал во многих странах и сам люблю вспомнить прошедшее.

Я актер, ваша милость, точно так же, как вы — Нат-ог-Даг, то есть что вы нам ни выпадало на долю, как вы нами ни играла судьба, как вы мы ни играли ею, а уж это вечно при нас останется.

Но ребенком я, изволите ли видеть, танцевал в балете, и тринадцати лет от роду удостоился милостивого внимания знатных господ в верлине, ибо был я удивительно грациозен и в высшей степени овладал тем свойством, которое на языке валетного искусства зовется ballon [79] Букв.: воздушный шар (фр.), здесь — балетный термин. и означает способность воспарять, поднимаясь над землей и над самим законом всемирного тяготения. Усыновивший меня знаменитый тенор господин Ейнике ввел меня в их круг и счел, что я стану для него золотой жилой. В течение пяти лет я на себе испытывал, что такое жизнь хорошенькой женщины, которую закармливают лакомствами, наряжают в шелка и золотые тюрваны, чьи капризы для всех закон. Но господин Ейнике, как все теноры всегда, забыл о законах быстротекущего времени. Нежданно-негаданно подкрался к нам возраст, и моя карьера куртизанки оказалась недолгой. Потом я отправился в Испанию и стал цирюльником, лет был я цирюльником в Севилье, и мне это нравилось. Я любил свое ремесло, я всегда любил мыло и туалетную воду, и я люблю все чистое, все красивое. Меня всегда удивляло, как это его высокопреосвященство с удовольствием марал руки в черных и красных чернилах. Да, ваша милость, постепенно я стал очень хорошим цирюльником. Редко кто мог состязаться со мною в моем искусстве, и, уж конечно, никто не мог меня превзойти.

Был я и печатником, печатал революционные воззвания в Париже, торговал собаками в Лондоне, рабами в Алжире, был в Пизе любовником одной овдовевшей княгини. Она-то и рекомендовала меня профессору Росселини и великому французскому ученому Шамполиону, и они взяли меня с собою в экспедицию в Египет. Да, я был в Египте, ваша милость. Я стоял в огромной треугольной тени от великой пирамиды, и сорок веков глядели на меня с ее вершины.

Фрекен Малин, заметя, что на поприще путешествий ее обскакал лакей, тотчас нашла прибежище в вескрайнем мире фантазий.

— Ах, — сказала она, — В Египте, в огромной треугольной тени пирамиды, покуда рядом пасся осел, святой Иосиф сказал Пресвятой Деве: «Прелесть моя, ну что тебе стоит на минуточку закрыть глаза и вообразить, будто я — Святой Дух?»

Каспарсен, однако, продолжал свой рассказ.

— Жил я и в Копенгагене. — сказал он. — Но там мне пришлось несладко. Кончил я дворником при ночлежке старого жирного Болле Бандсатса, где за два шиллинга вы можете спать на полу, а за шиллинг — стоя, опираясь на продетую под мышками веревку. Когда же мне пришлось бежать от закона, я взял себе имя Каспарсен, в память о гордом, несчастном Каспаре Хаузере [80] Каспар Хаузер (1812–1833) — предположительно незаконный сын Карла, эрцгерцога Баденского, усыновлен лордом Стенхоупом, убит неизвестным убийцей. из Нюренберга, который закололся кинжалом, дабы показать лорду Стенхоупу, что он незаконный сын Стефании, эрцгерцогини баденской.

Но если вам угодно узнать о моем происхождении, я имею честь вам сообщить, что я вастард чистейшей бастардской крови. Мать моя была законная дочь народа, дитя честных ремесленников, та самая великая актриса Иоганна Хендель-Шутц, [81] Сушествовала знаменитая немецкая актриса Генриетта Хендель-Шутц (1772–1849). которая оживила на сцене все классические идеалы. Она склонна была к меланхолии. Из шестнадцати братьев моих и сестер пятеро покончили жизнь самоубийством. Что же до того, кто был мой отец, о, вам это любопытно будет узнать, ваша милость. Когда шестнадцатилетней девушкой Иоганна явилась в Париж постигать искусство сцены, она удостоилась внимания одной высокой особы.

Я сын герцога Орлеанского, [82] Герцог Орлеанский Филипп Эгалите (1747–1793) — отец короля Луи Филиппа, депутат Конвента от Парижа, голособал за смерть Людовика XVI, затем сам был казнен. который вскорости связал себя с народом еще новыми узами, настаивая, чтобы его называли citoyen, [83] Гражданин (фр.). голосуя за смерть короля Франции и приняв имя Egalite. [84] Равенство (фp.). Незаконный сын Egalite! Можно ль быть более выблядком, ваша милость?