Скарлетт Томас - Операция «Выход»

Джули улыбается. Ей нравится Никки.

– Вы держали козла? Прямо в доме?

– Да. Его звали Билли. Понимаешь, он не любил холод. Роб, мой бывший… это был его козел. Роб жил в фургонном поселке, – объясняет Никки, – там у всех были козлы. Билли любил чинарики. Жрал их прямо горящими. Жрал занавески – и правильно делал, они были ужасные, – а также все, что висело на бельевой веревке. На самом деле, даже в теплую погоду лучше было держать его взаперти, чтобы он белье не жрал. Белье на улицу – козла в дом. Белье в дом – козла на улицу. В таких ситуациях вырабатываешь систему. – Никки задумчиво прихлебывает чай. – Я буду зверски скучать по этому козлу.

– Это очень симпатичный дом, – говорит Джули.

Никки осматривается, как будто видит все в первый раз.

– Тебе нравится? Да, я думаю, что еще его полюблю.

– Он вам не нравится?

– Да нравится, конечно. Он прелестный. Я, наверное, просто немного ошеломлена. Все как-то слишком уж мило и симпатично. В смысле, когда Шан выиграла деньги, я все повторяла: «О господи, новые занавески». Но такого я никак не ожидала. Впрочем, мне еще придется снова научиться жить рядом с сестрой. Вот ведь каверза какая. Мы с Мишель на все смотрим по-разному.

В гостиной началось караоке. Никки закидывает в рот таблетку и запивает ее чаем. Кто-то допевает последние строчки «Ангелов» Робби Уильямса. Доносятся жидкие аплодисменты, потом первые такты следующей песни. О господи, это же «Несет подростковым духом». [27]А значит… Да. Джули слышит голос Шарлотты, низкий, хриплый и отчаянный, и кто-то орет, чтоб она заткнулась.

На кухне уютно. Красный тостер «Ага» еще не остыл. На нем сидит одна из кошек, немного мокрая, только что прибежала с улицы. Маленькие лампочки горят на панелях приборов. Как будто Рождество. Джули сознает, что отнимает у Никки время, что та, вероятно, разговаривает с ней лишь потому, что беспокоится, – и потому, что сначала приняла ее за Шарлотту. Вежливость подсказывает Джули вернуться на вечеринку и дать Никки заниматься своими делами.

Джули встает и ставит кружку в раковину. Никки тоже встает.

– Спасибо за чай, – говорит Джули.

– Тебе получше?

– Да, спасибо.

– Что ж, тогда помоги мне завернуть эти штуки в целлофан, – говорит Никки. На сервировочном столике – целая куча тарелок; на каждой осталось по паре канапе. – Подам их завтра к чаю. Завернем и пойдем наверх – я хочу тебе кое-что показать.

Спальня мягкая и чистая. Джули тут же начинает клонить в сон. Она сидит на краю бeлo-poзoвoй кровати, и хлопок дышит такой свежестью, что ей хочется просто тереться о него лицом, кататься по нему и вечно наслаждаться чистым, незнакомым запахом.

– Вот, – говорит Никки. Протягивает Джули фотографию. – Это я.

Джули не знает, что и сказать.

– Не похоже на вас. Ничего себе.

Существо на фотографии выглядит так, будто целиком засосало небольшой американский городок в «ужастике» 50-х годов. Не то что на Никки – оно и на человека-то не похоже.

Никки горда.

– Знаешь, сколько мне тогда было лет?

Джули трясет головой.

– Сколько?

– Пятнадцать. Это за два года до того, как я родила Шантель.

– Господи. Вы тут выглядите вдвое старше. Это невероятно. – Джули только недавно усвоила тонкости этикета, связанного с обсуждением фотографий, отражающих процесс похудания. Совершенно нормально сказать человеку, что он выглядел, как мешок жира, если фотография старая, и человек так радикально сбросил вес, что вряд ли когда-нибудь наберет его снова.

– Сумасшедший дом, правда? Я маленькая всегда так выглядела.

– Ух ты.

– Оставь фотку себе.

– Оставить? Спасибо. В смысле… Почему?

Никто раньше не дарил Джули свои «диетические» фотографии.

Никки смеется.

– Ты мне нравишься. Слушай, я дарю тебе это, чтобы ты навсегда запомнила, что я сейчас скажу. О'кей? Так вот, смотри: я сделала это. Я прошла путь из точки А в точку Б, и это было нелегко, но я это сделала. И не то чтобы я мисс Сила Воли. Я пью. Я курю. Я несколько лет мирилась с ушлым типом, который обращался со мной как с дерьмом, так что я далеко не совершенна. Но я решила свою самую большую проблему, потому что приказала себе. И ты тоже так можешь.

– Откуда вы знаете, что у меня… что я…

– Ты чуть не упала в обморок у меня на кухне, помнишь? И ты не больна, так?

– Нет, не думаю. – Джули делает паузу. – Нет, я не больна.

– Ты жирная, как я была раньше.

Джули смотрит на свои руки и ноги, тощие, как палки.

– Спасибо, – улыбается она.

– У тебя лишний вес не под кожей. Это на самом деле не жир, а комплексы, проблемы. – Никки стучит пальцем по голове. – Это все вот тут. Я такое уже видела. Так что бери фотку и помни, что ты жирная, какой была я, только твой жир называется страхом. И ты от него избавишься, как я.

Чтобы стать нормальной. Чтобы стать стройной, нормальной, привлекательной и лишенной комплексов… А зачем? Чтобы ходить в нормальные пабы и нормально развлекаться и чтобы ушлые типы трахали и использовали тебя, потому что ты такая хорошенькая и нормальная, что им просто хочется тебя сломать? Никки выглядит как кукла Барби, которую зажарили на вертеле или засунули в духовку – она какая-то съежившаяся и обожженная, словно у кого-то закончились «Шринки-Динкс» [28]и он решил: какого черта, запеку Барби, потому что просто ненавижу ее, хочу сделать ей больно, расплавить ее прекрасную пластмассовую кожу… Но Никки милая, и в том, что она говорит, не просто есть смысл; пожалуй, ничего умнее Джули не слышала за весь год. Но даже будь Никки жирной, она все равно была б милой.

– А как вы с ним расправились? – спрашивает Джули. – Я имею в виду вес?

– Диета «Слим Фаст», – отвечает Никки. – Молочные коктейли. Это было легко.

– Жаль, что они от страха не помогают, – говорит Джули.

Никки смеется.

– Ты мне нравишься, – повторяет она. – Ты забавная. Теперь пошли, поищем Шантель. Я ее уже несколько часов не видела.

Шантель сидит у Люка. Она проторчала здесь весь вечер.

– Так ты что, совсем не собираешься на свою вечеринку? – спрашивает Люк.

Уже почти десять, и Шантель, похоже, намерена здесь заночевать. Она сбросила кроссовки и свернулась клубочком на кровати. Люк сидит в кресле, пытаясь понять, что у Шантель на уме – не собирается ли она часом на него наброситься? Люк не мастер читать мысли женщин, по крайней мере настоящих, которые на самом деле существуют. Для него не проблема предсказать поведение телевизионного персонажа, но если речь идет о реальных людях, тем более – женщинах, то он пас. За всю жизнь у Люка было четыре партнерши. Первой с неизбежностью стала его домашняя учительница Вайолет, сексуальная добрая тетка слегка за тридцать. Научив Люка читать, писать и складывать числа столбиком, она в конце концов прониклась к нему жалостью и научила трахаться. Ему тогда было шестнадцать.