Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Со Стёпой, — соглашаюсь как старший, — всё ясно, а что будем делать с Колокольчиком? — Первым, естественно, высунулся Рябовский:

— Я сразу говорил, — талдычит, — что поиски будут бесполезными, — и объясняет почему: — Мы вчетвером хотим найти человека в дикой тайге, не зная даже, в каком направлении он пошёл. Глупо!

— Что предлагаешь? — спрашиваю спокойно, отметая заднескамеечную критику.

— Неужели не ясно, — заводит сам себя, — что мы попросту убиваем время?

То есть, изображаем активные действия? Молоток, дядя!

— Что ты предлагаешь? — спрашиваю занудно во второй раз.

— Почему я? — визжит Адик. — Ты — старший, ты и предлагай. Если есть что.

Бунт на корабле. Капитан должен быть спокоен.

— И предложу, — начинаю злиться. — Но прежде хочу знать ваше мнение, чтобы моё было адекватным. — Вот врубил, он и не осилит в один приём. — И потому спрашиваю в третий раз: что ты конкретно предлагаешь?

Адик заёрзал на бревне, встал-сел, отворачивается и от огня, и от прилипалы.

— Пусть другие выскажутся сначала, чего они молчат? — увиливает от ясного ответа. Вот так увиливал-увиливал и оказался замужем, путал-путал жену и родил двоих.

— Ладно, — соглашаюсь, скрежеща зубами, — пусть другие. Степан, ты какого мнения? Искать нам дальше или возвращаться?

Стёпа — открытая натура, не кривит душой:

— Можно, — отвечает с готовностью, — и дальше посмотреть. Я — как все. — Ясно, определяю его неясную позицию.

— А вы, Радомир Викентьевич?

Тот улыбнулся одними глазами, посмотрел сначала на Рябовского, потом на меня и неожиданно ответил не так, как я ожидал:

— Мне и отвечать нечего, — говорит, — я — работяга, как прикажут, так и сделаю.

Таёжный совет начал заходить в тупик.

— Так что всё-таки предложишь? — в четвёртый раз пытаю Рябушинского, сверля огненным взглядом.

— Я уже сказал, — нервничает он, — что с такими малыми силами вряд ли что можно сделать, если только не рассчитывать на удачу. Надо было организовать несколько групп, привлечь лесничих, охотников, поднять авиацию…

— Выразись конкретно, — прошу, почти моля, — искать или возвращаться?

— Если бы знать, куда он пошёл, в какую сторону…

— Понятно, — обрываю блеяние и констатирую: — В результате поимённого опроса установлено: вся группа единогласно решила поиски продолжать.

— Ничего я не решил, — попытался снова заканючить Адик, но я властно оборвал:

— Заткнись! — и спокойненько, дрожащим голосом: — Я решил, и хватит! — Никогда ещё во мне не было такого ликующего и самоуважительного вождистского чувства. Я — решил!!! Я!!! Вопреки всем! Никогда ещё не нравился себе так, как сейчас. И чёрт с ними, с поисками и с Бубенчиком — я сумел сказать своё «Я». Когда-нибудь, когда получу квартиру, куплю кресло и найду месторождение, засяду за книгу. Уже и название бестселлеру есть. Коротко, броско и ново: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» В двух томах.

В первом буду бороться и искать, и расскажу честно и без булды, как наш простой советский геофизик-трудяга пошёл в тайгу с прибором на поиски необходимого стране месторождения и пропал. Все силы страны были брошены на поиски смельчака, и всё безрезультатно. И тогда мне по междугороднему звонит Ефимов и просит: «Выручай. На тебя вся надежда. Другие — председатели профкомов и передовики производства, которым мы не жалели грамот и талонов на шмотки, все отказались, притворились больными». Я не из тех. Сборы были недолгими, потому что в жизни я всегда в сборе, всегда готов в дорогу, лучше сказать: всегда в дороге. У меня девиз: если не я, то кто? Сколотил мощную экспедицию из четырёх единомышленников, среди которых, как и полагается, затесался один, с самого начала не верящий в успех. Мужественно преодолевая все природные препятствия, продираясь сквозь пылающий лес и непроходимый стелющийся кедровник, жарясь на курумниках и охлаждаясь в бурных реках, съедаемые гнусом и истекающие потом, мы неуклонно шли по следам пропавшего, твёрдо веря, что он жив и ждёт помощи. Только один, затесавшийся, не верил и подрывал наш героический дух. И мы нашли его, но это уже во втором томе.

Оказывается, он нашёл месторождение, скрытое на большой глубине, и не уходил от него, чтобы не потерять. А ещё потому, что твёрдо знал, что я приду и найду его. Когда продукты кончились, он ловил штанами рыбу, ел яйца прирученных рябцов, когда надоедало молчание, разговаривал с рыбами и писал диссертацию углём на бересте. И, не разочаровываясь, верил в меня, и я пришёл, несмотря на нытьё одного и апатию остальных верных соратников. Мы по-мужски крепко пожали друг другу руки, покрытые трудовыми мозолями, а потом… Рассказывать, что было потом, неудобно, но надо. Надо в назидание молодому подрастающему поколению. Обоим, конечно, дали по Герою Труда и по талону на ботинки. Кравчук ходил следом, канючил: «Василий Иванович, помните, мы вместе работали на одном участке? Я бы тоже пошёл с вами, но меня некстати — я при этих словах понимающе усмехался — свалила нервная болезнь „люмбаго“». Тут же и Гниденко: «Помнишь, мы вместе ехали сюда?» Хитров принёс ондатру на шапку, Сарнячка почистила клычки, молодёжь всей страны кинулась на геофизические факультеты, конкурс — 30 человек на место, и все хотят быть начальниками отрядов, все мечтают кого-либо потерять, а потом найти. Повсюду приветственные митинги, по 30000 присутствующих, цветы, сгущёнка, Москва, Ленинград, Рио-де-Жанейро… Засыпая, дал твёрдый зарок, что никогда не променяю духовной свободы ни на какую раскрасавицу-жену.

На следующее утро проснулся в недоконченном втором томе и, к сожалению, в самом начале. Хотел заснуть снова, чтобы дотянуть до приятного конца, но не получилось. Рядом храпел тот, кто затесался, а у костра мозолили глаза те, кто в апатии. Нужны срочные меры. Когда дела не ладятся, необходимо сплотить коллектив в единый мощный кулак и держать власть в ежовых рукавицах. Так я и сделал. Только позавтракали молча, недовольные друг другом и, особенно, старшим, как объявляю руководящую волю:

— Пойдём для широты поиска двумя компактными группами. Как только появится возможность переправы, мы с Горюновым переберёмся на тот берег. Стрелять будем мы — у нас патроны казённые, костры жечь — обе группы. Встретимся вечером, обсудим планы на следующий день. Пошли, — и уверенно зашагал длинным вихляющимся шагом как непререкаемый лидер, не ожидая, когда соберутся ведомые. Иду и радуюсь: ловко я избавился от нытья Рябушинского.

Скоро, примерно через час-другой, попалась кедрина, подмытая рекой и завалившаяся вершиной через основное русло. Не такая толстая, чтобы можно было пройти без опаски, но и не тонкая, чтобы пройти было нельзя. Мой 44-й, если встать поперёк, с двух сторон свешивается, а идти не поперёк, а прямо ещё страшнее, потому что ноги мои имеют дурную привычку даже на ровном месте цепляться друг за дружку, а здесь, оступившись, отступать в сторону некуда. Вот, дурень стоеросовый! Нет, чтобы вчера послушаться всех и завернуть оглобли! И дважды дурень, что попёр через реку сам, а не послал Рябовского, пусть бы бултыхнулся и охладился. Хоть бы один с утра вякнул, что надо возвращаться, я бы вмиг прислушался к общему мнению. Молчат, ждут злорадно, когда я сверзнусь и подмочу авторитет. Иди теперь, недотёпа! Пошёл — куда денешься! — и не знаю, что трясётся больше — ноги или дерево. Середину проскочил, на середине между серединой и берегом вершина так прогнулась, что почти задевает воду. Вспомнил, что ни в коем случае нельзя смотреть на воду и, конечно, посмотрел. Несётся-я! Чистая, и дно каменистое кажется неглубоким.