Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

Сашка, негодник, рад. Ему, недорослю, быстро остервеневает однообразие и хочется смены зрительных впечатлений, над ним ещё не довлеет прессующий груз прожитых лет, как над некоторыми руководящими товарищами. Двинули налегке. В рюках чехлы от спальников, сменные носки, драные трико, застиранные полотенца, универсальные для рук и ног, топорики, мала-мала сухарей, сгущёнка, тушёнка и большущий привет от всей честной компании, собравшейся на Первом Детальном.

Только вырулили к реке, как навстречу идёт из базового лагеря Горюн с одрами. В тайге любая встреча — радость, а такая для меня — тем более. Сблизились, остановились, поздоровались за руку, хорошо улыбаясь, и как-то так само собой получилось, что впервые обнялись и постояли, ощущая друг друга, хотя и недолго, но времени хватило, чтобы унять неожиданные слёзы. Присели на берегу. Сашка испарился на речку, ему неинтересны взрослые душещипательные разговоры.

— Совсем худым стали, — придирчиво оглядывает меня профессор улыбчивым взглядом, — и коричневым с прозеленью, в чём душа держится? Трудно?

Я рассказал ему, не таясь, и про Первый Детальный, и про Угловой, и про Когана, и про все перипетии, связанные с участками, и о том, что не могу дождаться, когда удастся оказаться на своём, всё боюсь, что не успею сделать как следует, помешают, отберут, и от этого тихо психую. Он успокаивающе положил свою лапищу на мою вздрагивающую руку.

— Это, — успокаивает, — не страшно: психуйте на здоровье. Раз неравнодушны, то всё у вас получится, не сомневаюсь, — и слегка потряс мою руку в подтверждение слов как самый близкий человек, как отец.

— Спасибо, — выдыхаю спазм и тут же: — Радомир Викентьевич! Я хочу попросить у вас прощения.

— Считайте, — отвечает, не замедляясь, — что вы его получили. — Но мне этого мало.

— Помните, — говорю, — ружьё, из которого палили, приманивая Колокольчика?

— Ну? — недоумевает профессор.

— Когда вернулись, — каюсь, — мне надо было отдать его вам, а я замотался, засунул под брезент, что под спальником, и забыл — уж такой из меня любитель оружия. — Профессор хотел что-то возразить, но я не дал: — Сейчас я напишу записку Сулле, и вы возьмёте дубальтовку, хорошо? Патроны в кармане палатки.

Радомир Викентьевич не стал манерничать и чиниться.

— Хорошо, — соглашается, — возьму, не помешает. Спасибо.

Обоим от внезапного стеснения стало немного неловко, и молодчина-старикан сменил тему:

— Чем это вы так огорчили Зальцманович, что она чуть не вцепилась мне в горло, требуя немедленно доставить на базу? Я, конечно, отказался без вашего распоряжения. — Пришлось рассказать о ночных мытарствах секретаря комсомола и осведомителя КГБ, над чем профессор долго и заразительно смеялся, и за этот смех я всё простил Сарнячке. Расстались обоюдно довольные встречей, а я так вообще дальше летел на ходулях как на крыльях.

Немного поблукав на незнакомой тропе, нашли сначала Веню, а потом от него по проторённой тропе добрались и до Ильи. У обоих, не задерживаясь и не расслабляясь по жаркой погоде, сделали контроль, проверили приборы, составили наряды, забрали заполненные журналы, заявки на продуктишки и, утешив ребят тем, что скоро поставлю все четыре бригады в центре площади и как можно ближе друг к другу, чтобы могли почаще ходить в гости и мешать жить, убежали обратно. Стыдно было перед заметно сникшими парнями, брошенными на произвол бирючьей судьбы, но что делать? Ради Угла приходилось жертвовать всем.

Возвращались ещё быстрее. Под хвостом зудело, в мозгах звенело, в душе звучал реквием. Сашка не выдержал и, как только выскочили к реке, запросился обмакнуться. Мне тоже не мешало охладиться. Спустились к заметно спавшей воде, холоднющей, как в преисподней, несмотря на дикую жарь, и текущей непривычно вяло с ровным гулом и тихим побрякиванием крупной галькой на широких перекатах. Засекли впереди ямистый прижим к берегу и побрели туда, решив погрузиться с макушкой в один приём — не так страшно. Я впереди, и только подходить, вижу: с краю ямины торчат над водой два близко посаженные друг к другу живых насторожённых бугорка, я ни разу не видел такие в кинах.

— Крокодил! — предупреждаю спутника и замираю с поднятыми ногой и рукой, в привычной для пресмыкающегося позе аиста или журавля. Надо же, из последних сил соображаю, не только вражеские агенты, но и вражеские хищники нагло стали проникать в наши незащищённые внутренние территориальные воды. Что делать? Боевое оружие, как обычно, осталось в лагере. Можно выдрать из штанов резинку, сделать рогатку и вмазать приличной булыгой промеж торчащих над водой глаз. А если не кокну с первого раза, как тогда бежать?

— Где? — горячо дышит сзади прямо в ухо верный оруженосец, готовый в любую минуту драпануть куда подальше.

— Вон, — изящно показываю согнутой кистью поднятой руки, как головкой журавля, на угрожающе застывшие над водой глазные бугорки. Гад даже не соизволит пошевелиться, ему, хладнокровному, холодная вода нипочём. Небось, употел в своих Амазониях и сюда подался малость охолонуть, занял, тварюга, наше законное место.

— Уши! — радостно восклицает Сашка. На что он намекает, на чьи уши? Обошёл меня и смело пошёл к яме, а оттуда — фыр-р-ь! — куча брызг, и в их радуге выскакивает никакой не чужой крокодил, а самая что ни на есть пресамая наша кабарга, и рвёт копыта сначала по руслу, а потом на берег и в кусты. Такого даже я, опытнейший таёжник и зверовед, не видел и не слыхал. Всё можно представить, но чтобы кабарга по уши сидела в холодной воде? Рассказать, никто не поверит, каждый напомнит про знаменитые длинные уши.

— Мошкара одолела, — объясняет Сашка, и приходится согласиться, что устами юнца глаголет истина. Обмениваясь впечатлениями о перевоплощении крокодила в кабаргу, мы последовали её примеру и тоже несколько раз погрузились по уши, пока тело не покрылось голубой кирзой. Потом, дрожа и не попадая порой в штанину с первого раза, быстренько оделись и рванули вдогонку за водоплавающим млекопитающим.

Как ни торопились, как ни бежали, а вернулись запоздно. И всё потому, что перед своротом с речки Сашка уговорил слабого волей начальника проверить удачу и попытаться что-нибудь выловить на ужин для общего котла. Да ещё, хитрец, сделал и всучил какую-то необыкновенную удочку, на которую я сразу поймал огромного ленка, на двоих в ухе хватит, если хорошенько обглодать и обсосать кости. И сам он не терял времени даром. Пока я с трудом выдирал застрявший в рыбьей пасти крючок, у Сашки уже трое прыгали на траве, как на горячей сковородке. Убегающее время перестали замечать, до того одолел здоровый азарт. Да и немудрено: вскоре и у меня, и у него улов вырос одинаково — втрое. Опомнились, когда пережаренное солнце обессиленно упало за сопки, а повеселевшая мошкара повылетала из-под зелёных зонтиков и с не меньшим азартом набросилась на свой улов. Пришлось уносить ноги подобру-поздорову, чтобы не оказаться обглоданными до костей.