Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Алевтина Викторовна, — разъясняю свою авторитетную позицию и настраиваю на получение хоть какой-нибудь полезной информации от бесполезной съёмки, — скорее всего мы имеем здесь небогатое месторождение вкрапленных руд, — и вперяю проницательный взор в её смеющиеся зенки, — концентрирующееся в крупном жерле вулкана. Я покажу вам на местности эпицентр, — она, ещё больше веселея, недоверчиво восклицает: «О-го-го!», но я привык не обращать внимания на любые взбрыки неуравновешенной женской психики и как ни в чём не бывало продолжаю: — А вы постарайтесь закартировать фланговые лавовые образования конуса, чтобы чётко ограничить рудоносную структуру. Потом мы уточним ваши субъективные наблюдения, — не даю ей слишком задирать носопырку, — объективными данными электропрофилирования. — Она не обижается, понимает, что не на что, только опять тянет: «О-ё-ёй!» и ржёт скептически, очевидно не зная, что смеётся тот, кто смеётся последним — пока до него дойдёт! — Лады? — Она, обрадованная доверием ведущего в здешних краях и окрестностях специалиста по неоткрытым месторождениям, естественно, соглашается:

— Ладно, попробую, — хотя ей, может быть, и хочется послать меня куда подальше. Вот почему я не люблю договариваться с женщинами. С ними никогда не ясно: до чего договорились и договорились ли. То ли дело с мужиками: чуть что, послал к богу в рай в открытую, кратко и понятно, что договорились. А сейчас я окончательно борзею:

— Знаете, — сообщаю прокисшую новость, — по моим настоятельным требованиям на известной вам горе тоже будет детальный участок, уже и профили подготовлены.

— Не слышала, — удивляется Алевтина, — и Коган ничего не говорил. — Я оскорбительно фыркаю мыслителю прямо в харю: ещё бы сказал, ему зыркалы мушиная вкрапленность застила. Вздыхаю, жалея — у добрых людей переходы от гнева к жалости быстры и непонятны умом, что тем горше будет его скорое просветление. — Вы тоже, — насмехается, — кинули профессиональный взгляд?

— Не смейтесь, — предупреждаю как уважаемую личность, — как бы потом не пожалеть. — Она: «О-о-хо-хо!» А я: — Я вас прощаю. — Она тут же: «Премного благодарны!» — Вспомните, — смягчаю нотацию младшего, но разумного, старшему, но недотёпе, — кто меня раздразнил? — Улыбка её смягчается, шарики перескакивают на мыслительный аппарат. Вообще, как я заметил — а я парень очень даже заметливый, в тайге она превращается под влиянием здоровых климата, природы и коллектива из зачерствелого сухаря в размякший. — Махнём туда после этого? — Она согласно машет рукой:

— Махнём! — и мы смеёмся, объединённые нашей тайной.

Отсмеявшись, вежливо спрашиваю у второй, хмурой, дамы:

— А вы зачем припёрлись? Опять с плановой лекцией о борьбе пеонов против латифундистов и влиянии её на выполнение нашей пятилетки в четыре года?

— Да пошёл ты! — огрызается с присущей ей вежливостью. — Коган, — жалуется, — послал, — но не уточняет куда, на сколько букв. Против послания руководства не попрёшь — может послать и подальше.

— Чем хотели бы заняться? — осведомляюсь ещё вежливее.

— Ничем! — как отрезала.

— Я, — говорю согласно, — как раз хотел предложить это же.

Алевтина так и покатилась, обрадовавшись согласию по коренному вопросу пребывания Сарнячки в таёжных тенётах.

— Будешь, — уточняю, — считать журналы и варить вкусную пищу. — Распоряжение начальника на поднадзорной ему площади земного шарика непререкаемо, и она это хорошо знает.

— Вот! — показывает дулю, даже не дулю, что особенно обидно, а — дулечку. На том и договорились.

— Надо же! — притворно радуюсь, чтобы замять грубость одной из приличных мымр. — Вся идеологическая тройка партии здесь. — Алевтина опять громко смеётся — смех у неё нервный, наверное, сам собой выскакивает после долгого конторского воздержания. А до Сарнячки справедливая цифра доходит с опозданием, и потому она выражает положительное отношение одними губами: «Ха-ха!» — Теперь, — не сомневаюсь, — не подведём прозорливца и сдадим в закрома Родины бедное месторождение. А где Колокольчик? — спрашиваю, затаив дыхание. — Что он-то не пришёл, не порадовал нас? — Сарнячка скривилась как от наикислейшего борща из банки плодовитого «Плодовощторга».

— Его в Опытно-методическую партию перевели, — и самой, наверное, хочется на денёк потеряться, может быть, для этого и заявилась. Я мысленно восторгаюсь краснодипломным прохиндеем: «Ну, Бубенчик! Надо же, пристроился на экспедиционную звонницу». И от сердца отлегло, хотя и не сомневался, что Марья, т. е., Машенька — я даже улыбнулся, ощутив непередаваемо приятный вкус имени — покажет нахалюге от ворот загогулистый поворот. Всё, эту тему можно закрыть, запечатать и папочку завязать красивым бантиком. Ну не мог я, сердцеед и душевед, ошибиться в невесте. Четыре не смогли надуть, пятая не такая. Не каждой даю ключ от квартиры, где в тумбочке лежат остатки крупной суммы денег.

Чтобы разместить дорогих гостей, пришлось освободить четырёхместный склад, распределив имущество по палаткам. Я даже не пожалел валяющейся без дела разодранной и связанной проводом раскладушки, от которой Алевтина решительно отказалась в пользу молодой подруги с нежной кожей, а сама принялась ладить топчан. Я, конечно, помог, но прежде, высунув от усердия язык, написал на листе бумаги крупным красивым шрифтом вкривь и вкось: «Тематическое отделение здешнего отряда» и вывесил над входом. Но старания мои пошли прахом, потому что Сарнячка с остервенением сорвала вывеску, смяла и бросила в костёр.

— Идиот! — поблагодарила в свойственной ей манере, на том и закончилась наша ознакомительная встреча, тем более вернулись рыбаки с богатым уловом, а в сумерки — охотник с богатой добычей — связкой рябцов, которая и не снилась Колокольчику.

Бывают люди, которые несут другим радость и счастье — я из числа этих. А бывают такие, что за ними волочится шлейф бед. Сарнячка — из тех. Иначе чем объяснить, что с её появлением начался обложной дождь?

Ночью проснулся от настойчивого туканья по крыше палатки сначала редкого, но тяжёлого, потом полегче, но частого, пока всё не слилось в шум дождя. Здешние дожди начинаются тихо, спокойно, без предупреждения и льют, не переставая, по нескольку суток. Вторая половина июля и август — самое время для них, и божья канцелярия, в отличие от человеческих, никогда не изменяет и не пропускает сроков. Коган, когда настропалял меня на ударный труд, или намеренно забыл об этом, или понадеялся на удачу. Не вышло. Мелкий частый дождь, а порой просто морось сдерживали наш трудовой порыв ровнёхонько три дня и на одну полночь больше, пока низко стелющиеся тучи не выжались и не уползли за дальние сопки, цепляясь по пути за островерхие пики деревьев.