Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

Опять у меня засвербило под хвостом, зашумело от диффузорной шариковой бестолкотни в мозгах, приспичило немедленно бежать, бежать, делать, делать… По привычке клянусь: умру, околею, но сделаю, тем более, что выхода нет, и лучше сдохнуть от холода, чем от стыдобушки. Прервал послеобеденную сиесту, сложил в кучу все бумаги, схватил топорик, буссоль, измерительный шнур и почти бегом, спотыкаясь костылями и натыкаясь скелетом, помчался на центральный профиль. Короче, пока парни, ни о чём не подозревая, старательно дорабатывали, радуясь, профили, я как помешанный на дерьме замешанный подкинул им дополнительную непыльную работёнку по маршрутам. И надо же — не зазря: на всех четырёх продолжениях купол, родимый, выположился. Бог, он всегда на стороне чокнутых.

Обработал, дооблизывал всё, что есть, радуюсь, распираемый неразделённой эйфорией, и так хочется с кем-нибудь поделиться, аж в пятках зудит. Дай, думаю, схожу к соседям, посмотрю, как у них не ладится, а заодно похвастаюсь волейбольному другу своими умопомрачительными достижениями. Он-то — нейтральный судья, без надобности не полезет в бутылку, может, что и дельное подскажет с геологической точки зрения. Подсказывать, правда, нечего, и так всё на ладони — быть на Углу месторождению на Ленинскую, которую мне не надо. Вздохнул тяжело и подался на первую рецензию, дав парням двухдневный отдых, но не отпустил совсем — мало ли какая дикая мысля втемяшится ещё в дурную голову в оставшиеся благоприятные октябрьские деньки.

Вышка стоит, не сгорела, дизель воет, не сломался, бур крутится, не заклинило, буровики тоже не на рыбалке, и Кузнецов, к сожалению — а вдруг попрёт меня с моими ясными фактами по кочкам! — на месте, в будке. Не отвертишься, раз пришёл, придётся исповедоваться.

— Привет! Чё, — спрашиваю для затравки, — выбурили? — Он встаёт из-за стола, подаёт руку, улыбается, видно, рад, что оторвали от занудных дел, а может — и мне обрадовался.

— Торичеллиева пустота, — радует измотанную душу. — Первую скважину остановили в жерле, вторая — на подходе к нему. Никаких признаков приличного оруденения и в помине нет. Так, попадается всякая прожилково-вкрапленная мелочёвка. Химики, — обзывает без вины виноватого, — вы, геофизики, туфтоделы.

— А вы бы, — отбрыкиваюсь от лестного ярлыка, — проткнули аномалию вертикально по центру, и вся наша химия вылезла бы наружу без лишних затрат. Вам же, — подначиваю, — метры нужны. Вы их и получили, чего жаловаться-то?

— Ладно, — соглашается, — пробурим и по центру. Ты садись. Какую ещё химию принёс? — показывает глазами на рулончик у меня под мышкой.

Развернул перед ним документальные сокровища, рассказываю, что в них. Ему рассказывать легко, можно сколько угодно путаться, сбиваться, косноязычить, повторяться, противоречить самому себе, перескакивать с одного на другое вперёд и взад, отвечать одновременно на уточняющие вопросы. Вижу по глазам, что ему интересно, тоже слегка задымился, а я с самых первых слов горю, шиплю от волнения, чадю от усердия и потрескиваю от возбуждения. Растёкся древом и жду положительной реакции, а он, невежда, почему-то молчит, всё разглядывает мои совершеннейшие по исполнению схемы с изящными подтирками до дырок — так и хочется в них заглянуть, чтобы увидеть, что там, глубоко в недрах, кумекает что-то про себя и первым делом спрашивает о том, о чём из приличия можно бы и не спрашивать:

— Вторичных ореолов нет, что ли? — Сознаюсь, как побитый пёс, что, к сожалению, нет готовых анализов на руках, что они в лаборатории, и надо за ними идти, а некогда. Успокаиваю, что и без них всё ясно, куда ещё яснее, но он, нахмурившись, не верит. Для геолога только геохимические ореолы — самая понятная геофизическая информация, которой сполна можно доверять, остальное, как он выражается — химия. — Тебе, — придирается, сорвавшись на ореолах, — очень стоит доказать, что известняки горы и найденные принадлежат к одному массиву.

— А как, — спрашиваю по-идиотски и расстраиваюсь, что он так быстро усёк слабое звено.

— Да как хочешь, — ерепенится Дмитрий. — У вас всякие приборы, методы, вот и доказывай, — смеётся вдруг, — химичь. Слушай, — взбадривается, — у тебя есть где переночевать? — Я не сразу и врубился, о чём он, а когда сообразил, обрадовался до чёртиков, обещаю:

— Я тебе целую палатку забронирую за бесплатно со всеми коммунальными удобствами в кустах и даже собственноручно перину сделаю из лиственницы. — Он удовлетворённо смеётся.

— Ладно, — обещает, — жди завтра, посмотрим на местности, что есть в твою пользу. — Ещё потрепались о том, о сём, о предстоящем зимой чемпионате района по волейболу, который, мордой в грязь, надо выиграть, на том и расстались.

Прибежал в лагерь, собрал своих, с нетерпением ожидающих команды собирать манатки, и огорошиваю:

— Мужики! — сообщаю. — Нам ещё предстоит здесь поставить жирную точку. Работы на пару дней, — хотя не сомневаюсь, что и недели не хватит.

— А успеем? — спрашивает, кислясь, Сулла. — Уже мухи белые летают.

— Какие мухи? — кипячусь. — Где ты их видел? — Я так в упор не видел и не помню, как они позавчера ночью покрыли всю землю. Солнышко взошло, и все исчезли, как не бывало. Стоит ли зацикливаться на какой-то несвоевременной природной катаклизме? — Если вы несогласные, — объявляю, — то я один буду передвигать схему и делать измерения: другого выхода нет.

Все молчат, соглашаясь, наверное, с тем, чтобы я ишачил в одиночку, но Сулла разрушает молчаливое единогласие:

— Ладно, — говорит, — Иваныч, поставим тебе жирную точку.

И я, не медля, пока остальные не очухались, даю команду:

— С утра, — распоряжаюсь зычным командирским фальцетом, — делаем новую схему измерений, а Степан пусть идёт за пулярками — напуляет с десяток и затушит с лучком и травами в винном соусе из лимонника: вечером у нас будет очень нужный гость. Не подведёшь? — спрашиваю охотника.

— Никогда, — ручается Стёпа и за себя, и за ружьё.

Успокоенный, забираюсь в палатку, в который раз разворачиваю вымученную тяжкими трудами и раздумьями схему, маракую, что бы такое сотворить, чтобы без всяких-яких стало ясно, что известняки — одно целое. Но ничего новенького, сверхординарного, на выдохшийся ум не приходит, и решаю ставить простенькие короткие вертикальные электрозондирования, такие, чтобы дальние электроды уходили за предполагаемые субвертикальные контакты хотя бы на одну-две измерительные точки. Прикинул по линейке — хватит и километровых разносов: и то легче. Инструкция по электроразведке, как и именной кольт, всегда при мне, на дне рюкзака. С трудом добыл, выписал нужные разносы измерительной и питающей линий, и очень тяжело вздохнул, представив, как нам будет трудно и муторно, поскольку ни работяги, ни я никогда не занимались интеллектуальной электроразведкой. Но что делать, не боги горшки обжигают, а самоуверенные нахалюги вроде меня. Вылез из палатки, собрал все батареи БАСовки, упрятал в семейный рюк и сделал соединительный розеточный вывод. Темнеть стало. Здесь, в долине под горой, темнеет особенно рано, а руки чешутся. Выбрал при свете костра две катушки с лёгким ходом, оставил на них по 1,5 км провода, лажу гроздья электродов, и мужики подсоединились, помогая, — хорошие всё же у меня парни! Заодно, разогнавшись, смайстрячили и измерительные коротышки. Так, нежданно-негаданно и сработали всю схему, хоть выходи на профиль. Жалко, что луна — не солнце. Смотрю, а вокруг неё матовый венчик — значит, быть поутру морозцу. Неужели помешает? Не должно быть такого, прорвёмся! Верю, но этого — ой как мало!