Василий Добрынин - Генрика

— Мы им не по нраву, Крэд. И тем и другим. Мы ведь не люди, — дьяволы, Крэд!

Крэд вздохнул\.

— Ну, — предложил он, — не рыбу, а крабов кормить назначим!

— Верно! — одобрил Шарки. Метнул руку к поясу, выхватил нож, и так же, как Крэд, вогнал его снизу, под ребра юноше. Крэд, не медля, смахнул тело за борт. Прочертив на излете небо, упала на поручень капля горячей слезы.

— Счастливо! — услышав всплеск далеко внизу, спохватился Шарки и приподнял, церемонно шляпу.

Псом, застывающим в стойке над верной добычей, должен был себя чувствовать Бэнкс.

В прорехе на платье, вспоротом грубой, чужой пятерней, светлело тонкое, женское плечико пленной женщины. Незагорелое, белое, как и у всех, кто шел в Новый Свет из Европы. Блеск жадных глаз на палубе, был готов потеснить и солнце, плавя взглядами это плечико, платье, тело под платьем.

Бэнкс увидел ее глаза. Жаждой горели они, прикипая к ножу в руке Крэда…

Шарки взбодрился.

— Ну!... — взглядом обвел он свору и положил ладонь на эфес своей шпаги.

Сделал шаг всем навстречу. Тряхнул головой, послал проклятье, как все пираты. И гулким, тяжелым шагом, направился к пленнице.

— В чем дело?! Я говорю: в чем дело?!

Перед ним стоял Копли Бэнкс. Рука самозванца, у всех на глазах, легла на плечо их пленницы.

Толпа отступила, ахнула: дьявол отнял языки.

— О-оо! — сорвалось с белых, тонких как змейки, губ капитана, — Ого!

«Зрелищной будет расправа!» — оценила и восхитилась толпа, зная нрав капитана Шарки.

— Бэнкс!... — гаснущим ропотом прокатилось в толпе, и пленница поняла: «Его имя!».

Капитан вскинул руки, и тут же, мгновенно их приземлил на саблю и пистолет.

— Кто ты такой? — вплавил он взгляд в глаза Бэнкса. Рыбьи, блеклые, красные глаза у капитана Шарки, — Кто? Неделю, как здесь, щенок! Первый бой, где себя показал…

— Показал, — спокойно парировал Бэнкс, — значит, пес. Не щенок…

Капитан без слов перегнал желваки на побледневших скулах.

— Бой, — видя это, сказал Копли Бэнкс, — всегда может стать последним!

— Отважная ты, — поперхнулся Шарки, — скотина, Бэнкс!

Руки взметнулись от пистолета и шпаги к лицу дерзящего.

— Бой, — не дрогнув, напомнил Бэнкс, — всегда может стать последним, а у меня, еще не было пленной женщины!

Как на площади у эшафота, Бэнкс сказал всем:

— Добровольно жертвую всю свою долю, в обмен на женщину!

«Отвернулся, скотина!» — сглотнул слюну Шарки.

— Добычу ты заслужил! Я видел, — признал он.

Проворно, как на оси, развернулся. Листвой на ветру, облетели в толпе улыбки…

Шарки выхватил саблю и пистолет:

— Люди! Да он убил меня! Не было пленной женщины! Господи, пулю мне в лоб, и прости ему эту наглость!

Грохнул, окутался дымом, пистолет, вскинутый к лицу Бэнкса.

— Так! — улыбнулся Шарки, сдул со ствола дымок и спросил:

— У кого еще не было пленной женщины?

Волны плескали в борта. Катили, вздымались и, как женщина, на исходе всхлипнув, падали. Толпа молчала.

— Что ж, — выждал Шарки. Пуля отправилась в небо, развеялся дым, капитан обвел толпу взглядом и обернулся к Бэнксу.

— Молчат! — сказал он — Что делать? — пожал плечами и усмехнулся, — Ты, видишь Бэнкс, нет таких? Нет! — отвернулся он, — Твоя женщина. Бэнкс! Забирай!

Шарки вогнал на место за поясом, саблю и пистолет.

Сквозь сжатые зубы в толпе пролетел изумленный вздох.

Бэнкс взял ладонь пленницы и увлек за собой из круга. Им уступали как обреченным: без слов, не мешкая. Чем это кончится, — кто его знает?! Не знает, может быть, даже Шарки. Но завтра же, Шарки, придумает, что-то.

Помня об этом, Бэнксу и женщине вслед смотрели прощально, как в спины приговоренных…

Кто видит солнце в течение дня? Есть оно, есть всегда, и его не видят. Его замечают к вечеру, когда оно обретает оттенок огня. День отгорел, — значит, жизнь стала на день короче. Она и проходит, как день: белый и долгий. Идет долго, — сгорает быстро…

Багряно блеснул луч закатного солнца, в заплывших глазах канонира Кларка. Дьявол сегодня носил канонира, с другими, на палубу атакуемых. Там он попал в переделку и был бы убит. Удар выбил искры из глаз, опрокинул на спину, жалом змеиным скользнул к груди нож. Но рядом был Копли Бэнкс. И теперь Кларк смотрел через щелочки глаз на закатное солнце. «Везет!» — улыбнулся он.

— Смеялся бы ты! — оглядев синеву под глазами, заметил боцман, — Не будь с нами Бэнкса!

— А я, — обернулся к нему канонир, — отплачу! Дьявол, черт, я не знаю, кто прав, только Бэнкс в моем трюме, устроил отдельное логово. Ей и себе. Разве этого мало с меня?

— Логово?

— Да. Привел ее и сказал: «Дружище, мне надо отгородиться с нею!». Взял бочки с порохом, и отгородился.

— Орел! — вздохнул боцман, — А она — ребенок!

— Это, о!... — канонир закатил глаза в синих щелках, — Сам бы…

— Нет. Это — Бэнксу! — хладнокровно заметил боцман. — Но, везет тебе, Кларк!

— От чего?

— Он с тобой первым поделится. Шарки вряд ли возьмет, после Бэнкса, а мы!... И ты ее первым получишь, Кларк!

— А Шарки бы съел ее сам.

— Наверняка!

— А Бэнкс ее не убьет?

— Может. Но и ему жить недолго! Шарки ему не простит! Бэнкс тяжко умрет, красиво. Шарки умеет…

— Тебе его жаль?

— Сказал бы еще, что завидую, дурень…

— Надежно! — кивнул Бэнкс на стены из бочек, — С порохом на корабле не шутят! Тебе… — в поисках шутки, нахмурил он лоб, — Повод будет потом для улыбки: «Логово в пороховом логове!». Мир не видел подобных вещей!

Кинжалом, без смысла терзали слова. Кинжал Крэда казался лучше… Отважная дрянь, в лице Бэнкса, готовится взять в свои руки покорное тело, и говорит о будущем!...

Она ждала худшего, а он сказал:

— Когда-то, и я очень сильно, хотел умереть!

— Но, Вы живы!

— Вы тоже.

— Убейте…

— Будь Вы врагом, — убил бы! Однако… — пират присмотрелся, — я не уверен…

— Я враг!

Он не согласился:

— Нет!

— Живой, ты меня не увидишь, Бэнкс…

— Посмотрим!

Он сжал плечо своей пленницы и заставил смотреть в глаза.

Голоса кровожадной оравы, прыжком опрокинувшей мир, утопившей корабль Генрики, были тут же: на палубе, за пороховыми стенами.

— Зачем Вы отбили меня? Вас могли убить…

— Могли… — согласился Бэнкс.

Ковчег погружался в пьянку. Развязно бродили в сумерках голоса: «Бэнкс! Эй! Как дела? Не устал? Нужна помощь! Чего не зовешь?... Подождем, подождем! Сто лет тебе, Бэнкс, дружище! Нас не забывай!»

— Понимаете их? — спросил Бэнкс.

— Когда ты убьешь меня, Бэнкс?

«Амфора! — притянул к себе ее плечи Бэнкс, — Амфора. Не с вином — огнем, полыхающим в теле…».

«Выдумки, черт?! — чертыхнулся он, но, вспомнив глаза на палубе, вернулся к огню, — Выжженная изнутри, скорее рассыплется в прикосновении, чем отзовется!...».