Василий Добрынин - Генрика

— Мне скучно здесь, в этих стенах. Я хочу повидать мир, проехать по бесконечным дорогам, которые тянутся через всю Вселенную. А меня заставляют выйти замуж за мальчика, воюющего в саду.

— Почему ты не уйдешь смотреть мир?

— Одна? А кто будет заплетать мои волосы? Растирать мое тело душистым маслом? Нет, пусть великий Ахурамазда пришлет мне такого могущественного человека, который провезет меня, через дальние страны, до места, где небо сходится с землей.

— Я знаю женщину, — сказал Спитамен, — она одна, без могущественного человека, с младенцем на руках, прошла пешком всю Персию, до Вавилона, разыскивая мужа, попавшего в рабство.

— Шла пешком, как нищая?

— Да. Обезобразив лицо раскаленным гвоздем, кутаясь, как прокаженная.

— Да? И зачем? Это было больно…

— Безумно больно! Но, нужно было затем, чтобы не приставали мужчины. Она нашла в Вавилоне мужа и помогла сбежать. В Мараканду они вернулись вместе. Это была моя мать.

— Значит, у них стало все хорошо?

— Если я перед Вами, — то, да, хорошо!

— Скажи мне, а он ее любит?

— Рокшанек, не избегаю повтора: безумно!

— Да, ты уже так говорил. Но у нее лицо…

— Безобразное у нее лицо!

— А он ее любит…

— А Вы бы?...

— Нет, Спитамен, подобное мне не по силам.

— Не по нраву!

Рокшанек поджала прекрасные губы. Подумав, она не сдержала себя:

— Почему ты, упрямый скиф, перебил меня?

— Потому, что, Рокшанек, любить человека с обезображенным, как у моей мамы лицом, и Вам по силам, но — не по нраву. А это — совсем не одно и то же!

— Ты прав!

— Спасибо.

— За что?

— За то, что Вы говорите правду.

Рокшанек внимательно присмотрелась. Нравился ей этот скифский мужчина-упрямец. Захотелось смутить его.

— Скажи, — подумав, спросила она, — А вы там не обрезаете?

Он видел, какими глазами смотрела Рокшанек. Он понимал. С достоинством, очень спокойно, он дал ответ:

— Нет. Родниковой воды в этом мире много. Нет. Скифы не делают так.

— Может быть, это лучше?

— Я думаю: да. Но это не истина, если другие делают именно так.

— Тебя можно сбить с толку?

— Нет!

— Вот так твердо?

— Да! У Вас не получится сбить меня с толку!.

— Будь вправе, я б покорилась тебе, Спитамен!

— Не хотел бы…

— Странно. Великолепная женщина Вам предлагает себя, а Вы не хотите? Я знаю, что Вы не хотите. А почему? Я деликатна? Я могу это узнать?

— Можете. Я любил, и оскорбил любимую. Теперь я попробую сделать все, чтобы вернуться к ней.

— Спитамен! Вы меня слышите, Спитамен? У Вас ничего не выйдет.

— Может быть. Дайте мне право, платить за свои ошибки, а помощь мне не нужна. Спасибо.

— У меня, Спитамен, еще не было близости. Я не познала восторга такого действа.

— Но, Вы окликали Ахурамазду?

— Что это значит?

— Он Вас услышит. Вы станете женой Македонского.

— Это Ваш враг!

— Враг. Но, не важно. Он — именно тот, «который провезет меня, через дальние страны, до места, где небо сходится с землей». При этом Вам будут заплетать волосы, и растирать тело душистым маслом.

— А ты не хочешь меня, Спитамен?

— Не хочу.

— Это меня обижает! Чего ты смеешься?

— Рокшанек, я не смеюсь. Улыбаюсь: твой человек, твой мужчина — он, Македонский!

— Все-таки он? Я не знаю его…

— Неважно. Но все-таки он! Он покоряет чужие страны, потому, что так хочет. Но получит тебя, потому, что так нужно тебе.

— Согласна. О чем ты грустишь?

— Мой сын попал в плен. Будь он свободен, он бы тебе показал полмира.

— Он молод? Красив?

— Да, он красив и молод.

— Но он же — не Македонский…

— Али! — Спитамен поднялся. Грохнула куча металла на теле: меч римский, короткий, скифский — заточенный с двух сторон… Он весь был в оружии, все гремело.

— Али, — сказал скиф, — боль моя: ты увидишь сына. А мне б не хотелось, чтоб ты могла видеть сынишку

— Ты не хочешь меня. И не хочешь, чтоб я могла видеть сына. Ты оскорбляешь меня, Спитамен!

Спитамен промолчал. Он смотрел на восток. Туда же, сейчас, несомненно, смотрел Македонский.

— Как твой сын попал в плен?

Спитамен обернулся. Он смотрел на Рокшанек глазами доброго и терпеливого человека:

— Хотел спасти мою маму.

Усмешка слетела с ее губ скорее, чем она ее попыталась спрятать:

— Такую… — сказала Рокшанек и замолчала.

— Ты права, ее бы не взяли в плен. Не берут некрасивых женщин. Ее могли просто убить.

— Но, — Рокшанек думала вслух, — твой сын способен мне показать полмира?

— Способен!

— Но он же в плену, а я не могу долго ждать.

— Не жди!

Он уходил. Воитель, великий воин, он еще был живым. Он проиграл свой мир Македонскому. Он потерял любимую, он ничего уже в этом мире не значил. Никакого страха: он хотел, и не боялся смерти. Хотел одного — чтобы смерть бы имела смысл.

Пыль оседала. Всадник долго осматривал мир. По плечам пробежала тень одиноко парящей птицы. Он глянул вслед и выскользнул из седла. Сын Спитамена: отец это чувствовал остро, — рвался на волю. Спитамен был готов прямо здесь лечь в траву, сказать: «Прощай мир!», глянуть в небо и умереть — он боялся за сына. «Откуда, — хотел спросить он, — откуда такая тоска?» Мир хранил тишину, Спитамену никто не мог ничего сказать…

Детаферн опустил мешок на пол, вынул оттуда персидский башлык, затем, опустив в мешок обе ладони, вынул голову. Держа за волнистые волосы, развернул ее лицом к Александру.

Это была голова молодого скифа. Полуприкрытые веки, печать задумчивости, застывшая в неподвижных чертах молодого лица — по-своему было лицо прекрасным. Легкий, темный пушок на губах — свидетельствовал о его, ставшей вечной, юности. А грустный изгиб рта, создавал впечатление искренности и правдивости.

— Кто это? — спросил Александр.

— Сын Спитамена!

— Нравится голова, но жаль, я не смогу ее долго возить как трофей, как щит Дария… Лисипп!

— Я здесь, — отозвался великий ваятель.

— Ты сможешь вылить из бронзы такую же точно? Он был в числе самых смелых врагов.

— Ходили слухи, что сын Спитамена в рабстве…

— Сбежал он, Роксана. И сумел стать виднейшим в числе моих личных врагов. Лисипп! — повторил Александр.

— Я сделаю точно такую!* — ответил великий ваятель.

— Он тебе не грозит?: — спросила Роксана.

— Кто? — уточнил Александр.