Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Как в тюрьме, - боязливо заметил Марлен, оглядываясь и задвигаясь в угол на нижней полке, к окну.

- Это и есть тюрьма, - сказал, улыбаясь, смершевец. – «Столыпин», слыхал про такую?

- Нет, - озадаченно ответил Марлен, скривив губы в нерешительной улыбке и всё ещё не совсем веря, что добровольно попал в тюрьму на колёсах.

- Давай, сначала дербалызнем по маленькой, а потом покажу свой музей, - предложил хозяин, с нетерпением глядя на мешок Марлена. – Не томи, всухую ни язык, ни мозги не ворочаются.

Марлен послушно развязал свой «сидор», достал оттуда две подаренные сестрой бутылки первача, завёрнутые в белые тряпки, развернул и поставил на столик. От мутного вида жидкости у Владимира сразу же подступила к горлу тошнота.

- Мне совсем не надо или очень немного, - попросил он, - голова раскалывается.

- Ещё один слабак, слава богу, объявился, - комментировал отказ смершник, сдвигая тем временем три пустых стакана вместе. – Если не возражаете, я разолью, никому не в обиду.

Он налил себе полный стакан, Владимиру – четверть, а Марлену – половину, потому что тот тоже воспротивился, молча отодвигая стакан от булькающего горлышка бутылки. Резко запахло перегретой сивухой.

- Слушайте, парни! Может, у вас и пожрать что есть? А то мы совсем обнищали, пока здесь стоим. Закуся-то совсем нет. Только хлеб, да и тот чёрствый, лук да помидоры.

Заманивший их хозяин теперь нагло требовал закуски под их выпивку, чувствуя свою власть над ними и их имуществом.

- Давай, делитесь, - нахальничал он. – Ради дружбы, - даже ёрничал. – Кто знает, может, когда-нибудь отплачу тем же или ещё как, чем чёрт не шутит.

Пришлось Владимиру доставать банку тушёнки, а Марлену – кусок размякшего сала в чистой тряпочке, видно, из запасов Ивана Ивановича. Жаждущий и голодный верзила быстро вскрыл банку, нарезал хлеб, лук и сало, измазав жиром толстые белые пальцы нерабочего человека, бросил на стол складные ножи с узкими лезвиями и алюминиевые ложки, торопливо поднял стакан.

- Первый, как заведено, за победу! Поехали.

Опять Владимиру приходилось пить за здравие, когда надо бы за упокой.

Выпили, заели, в основном, хозяин старался. Разговор не складывался, общей темы не было, над столом витал дух насторожённости. Лениво жевали, не глядя друг на друга. Компании не получалось. Наконец, Марлен не выдержал.

- Слышь-ка, а кого вы здесь ждёте? Кого собираете-то?

Смершевец, медленно и основательно жуя горбушку хлеба с салом и луком, тяжело и внимательно посмотрел исподлобья на любопытного, соображая, очевидно, как ему поосновательнее и пострашнее ответить, чтобы больший вес придать его, в общем-то, паскудной, работе. Может, потому его и в хмель затягивало постоянно.

- Врагов народа, - ответил, как отрезал. – Всяких там пособников фашистам, что остались ещё нетронутыми из-за недостатка сил, средств и времени. Дометаем ошмётки человеческой мрази, чтобы не радовалась нашей забывчивости. Чтобы все знали: кара предателя всегда найдёт, - добавил угрожающе. – Они у нас на примете ещё с войны, да не дошла очередь до этих. Сначала надо было собрать и устроить в местах отдалённых явных врагов. Теперь и до мелюзги дело дошло.

Снова разлил по стаканам так же, как в первый раз, хотя никто не возражал против другой дозировки, и внушительно продолжал объяснять важность своей сволочной работёнки:

- Нам много надо леса, угля, руды, много чего надо, чтобы строить и восстанавливать, вот и пусть повкалывают для социализма, кляня себя и фрица. За жратву да за нары.

Он усмехнулся, снова внимательно и строго посмотрел на друзей.

- Знаешь, как их просят всюду? Только давай. Платить не надо, в профсоюзе и женсовете не состоят, подохнут, так туда и дорога, ещё доставим. Я здесь их собираю не просто так.

Выжидающе посмотрел на слушателей, но те молчали, прогоняя непрошеные мурашки по позвоночнику, а он объяснил:

- По разнарядке. У нас всё по плану. Дали вагон, охрану, район сбора и приказали привезти полторы сотни врагов. Не привезу, сам в этом же вагоне поеду до самой Колымы. А где их взять столько?

Он, не дожидаясь гостей, раздражённо, одним махом опорожнил свой стакан и тут же наполнил его до краёв.

- В местном отделе всё подсобрали, всех учли мало-мальски замаранных с фрицами, а всё равно не хватает. Что делать? Приказ есть, врагов нет, самому, выходит, светит путь-дорожка?

Вопросительно и хитро посмотрел на лейтенантов. Те не знали, как помочь исполнительному смершевцу.

- Всё просто! – успокоил он их. – Родственников возьмём, хороших знакомых прихватим. За то, что молчали, не донесли, значит, пособничали, скрывали, гады. Да не моё это дело разбираться с дерьмом. Там, куда привезу, лучше это сделают. Может, кто и отмоется, только вряд ли. У нас не ошибаются. Сегодня ты не виноват, ладно, а на завтра даёшь гарантию? То-то и оно-то. Профилактика, мои дорогие.

Весело закончил:

- Выпьем? Чего носы-то повесили? Тут тебе не пиф-паф из окопа по немцу, которого и в лицо-то не разглядеть. Здесь враг рядом, скрытный, хитрый, сам не знает, что он враг, главное – не упустить его. Поэтому не бойся прихватить лишнего. Пусть кто-то и зря пострадает, зато тысячи будут спокойны. Ну, что? Пьём? За что? За здоровье майора?

Он хитро подмигнул друзьям:

- Не боись, братва! Мне он до лампочки, не из нашей епархии – ленинградский, а мы минские, тутошние. В вагоне вашем вместе были потому, что пили вместе. Не то б я вас потряс, голубеньких. До красноты! Ну, давай, махом!

Выпили. Чем больше пил и медленно пьянел смершник, тем больше трезвели и сжимались от его сбивчивого монолога попавшие в капкан приятели. Пугала исходящая он него непредсказуемость, злоба на людей, собственное их бессилие перед ней и абсолютно неясные формы поведения с такими, как он. Да ещё сидя в тюрьме, где он начальник. Раздумчиво, как бы про себя, тот произнёс, искоса поглядывая на офицеров:

- Интересно, что такого ценного вёз его капитан-багажник? Наверное, порядочно, иначе бы майор не взъерепенился так, что зубами искры выметал, сердешный. Не знаете?

- 14 –

Вопрос прозвучал и как неожиданная провокация, и как приглашение к невинному обсуждению. Заходящее солнце наложило решётчатую тень на лицо хозяина, сидящего против окна, и ещё больше устрашило его напряжённые тёмные черты, резко обозначив крупные морщины поперёк лба от носа, горизонтальные – от висков и косоугольные – от носа к уголкам крепко сжатого рта с тонкими змеистыми губами. Марлен уже с открытым испугом глядел на него, безропотно ожидая всего, а Владимиру подумалось, что с такими справиться в одиночку, пожалуй, было бы трудновато. Перед ним сидел явный и сильный враг, уверенный в своей силе и в своём праве вершить расправу. С таким, наверное, придётся встретиться по делу, может, и схватиться, и это будет трудная схватка с совсем не ясным исходом. Пока же он проигрывает: скоро здесь будет Варя – первая потеря в схватке. Что она скажет про Владимира, что из неё выбьют? Сколько на это понадобится времени? Какой у него запас? Возникшая ещё до дела реальная опасность раздражала. Всему же виной его несдержанность, потеря самодисциплины, расхлябанность, и это ещё до начала дела. Как он мог позволить себе так легко забыться, расслабиться, размякнуть от первой поддавшейся здесь женщины, экзотической по формам, но некрасивой по виду, разве что с отменным характером, чем, вероятно, и взяла Виктора. Может, просто у него тогда возникла необходимость в женской любви, в материнской ласке, и она явилась в лице Вари. Ещё совсем недавно мысли Владимира были настроены на то, чтобы как можно скорее заработать откуп и с наслаждением и освободившимся сердцем погрузиться в мирную жизнь своей оживающей страны без оглупляющего постоянного надзора наци и фюреров. Нет и процента гарантии на то, что его не вычислят через Варю. Судя по всему, для таких зверей женщина – не материал. Следовательно, надо уходить. Уйти от Марлена, на которого была сделана начальная ставка, затеряться в стране, сменить легенду и документы, ещё не начав работать. А сын? Найденный и уже потерянный? Зудящая память о Викторе мешала смириться. Вряд ли этот тюремщик станет утруждать себя допросами здесь. Скорее всего, Владимира засветят в Минске. Пока они туда доберутся! За это время можно надёжно укрыться. И зачем его понесло тогда ночью к этой женщине, безвольно и бездумно? Да ещё и дать надежду! Кретин! Господи! Как ты всё перепутал уже в начале и без того неведомого пути, и нет от тебя никакой подсказки. Помоги, если ты всё ещё на моей стороне! Во всяком случае, надо ждать приезда неизвестного Шакирова. Может, не будет с ними Вари? Один Иван Иванович? Смешно! Будут, обязательно будут оба. Смершевец говорит, что заодно, для счёта и для будущей безопасности забирает и родственников. Значит, привезут и Любовь Александровну. Это втройне опаснее, эта выдаст, не задумываясь, от первой же боли. А мать-старуху Вари? А детей? Гадать нечего, надо ждать и увидеть. Тогда и решать. Очень бы не хотелось терять Марлена, и уж куда горше потерять Витю. И всё началось с выпавшего в темноту капитана, с его подлого притязания на чужое место в вагоне. В общем-то, с мелочей. Потом как ком наросло, того и гляди придавит. Багажник! Что за странная кличка у капитана? Спросил, чтобы не затягивать молчание: