Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2

Чубатый, поплевав на окурок, старательно затоптал его в землю, вздохнул, спросил у Владимира с хитрой надеждой:

- Досказывать?

- Ты про фингал-то не тяни, - ответил за временного начальника старший, посмотрев, однако, вопросительно на шофёра. Тот молчал, ему тоже приятно было сидеть вот так, в лёгком трёпе, не заботясь о будущем.

Меченый снова осторожно потрогал синяк внешней, потом внутренней стороной ладони, словно промокнул, и сплюнул на сторону.

- Зудит, падла: хорошо приложился.

Он начал скручивать третью цигарку, но уже в виде козьей ножки и значительно меньших размеров, не умея сосредоточиться без дымной соски во рту.

- С ранья сегодня опять бедлам, да ещё и похуже.

- Две утопли? – поспешил с догадкой старший.

Младший не удостоил подначку вниманием и продолжил:

- Блажит соседка, будто её уже по огороду гоняют. Только слышим, что кроет мою почём зря и в мать, и в бога, и в дьявола, ревёт прям быком перед случкой, уж и другие с улицы стали выглядывать с окон – торопятся не пропустить драку, - чубатый пыхнул вверх, но колец не получилось, видно, разволновался, вспомнив утро. – Дождались. Только мы со своей вышли, как она кинется на нас, мол, мы в отместку за куру гусей у неё потравили. И впрямь: валяются те, лапы и шеи вытягнув, и крылы врозь. Гляжу строго на жену, она божится, что не виноватая, да и я помню – спал плохо без снотворного – не отлучалась, значит – поклёп. – Не докурив, он заслюнил ножку и положил окурок в кисет, чтобы не отвлекал. – Сцепились мы втроём, опять – утренняя гимнастика, хорошо, что забор крепкий. Замечаю вполглаза, как мужик ейный топор волокёт, подтаскивает трупы к колоде и головы оттяпывает. Молчун он, всё больше робит, редко-редко слово вставит и никогда – поперёк. Даже зло берёт: хоть бы приструнил свою стерву! Разозлился, как понёс по-фронтовому, всё вспомнил, что помогало вытаскивать ЗИСы и ГАЗики из грязи, завёлся до каления – оно и понятно: встал-то насухо, без похмелья. Потерял бдительность и не заметил, как молчун оставил палаческое дело, подобрался втихаря, да и врезал без лишних слов меньше всех виноватому прямо в глаз. Всё поплыло у меня, чёртики и точки шевелятся, и говорить расхотелось. Не помню уж как, автоматически, сунул в ответ – он против меня хиляк – вижу, завалился и тоже не хочет свары. Баба его кинулась к нему, орёт, вздевая руки: «Уби-и-или!!!». Все в округе уже по грудь повысовывались: кино редко бывает.

- Одним дохлым гусем больше стало, - подытожил соседскую распрю старший математик.

- Оклемался, - с сожалением возразил пострадавший. – Капнула она на него ядовитой слезой, он и подниматься стал. Башкой крутит, назад навинчивает, а у меня глаз совсем защурило, одна щёлка осталась, но и той вижу: остатние-то гуси, что ещё с головами, шевелятся: кто силится встать и снова брякается, кто сел на гузку, растопырив крылья, и голову вздевает, а она клонится то на один бок, то на другой, кто лёжа лапами дрыгает, в общем – оживают. Они тож увидели, бросились к им и потащили в загородь.

Утомившийся рассказчик поднялся на ноги, потянулся и предложил, обращаясь к Владимиру:

- Начнём?

- Погодь, - остановил его напарник, - чё с имя было-то?

- Чё, чё, - сердито выговорил ни за что схлопотавший фингал чубатый, - через плечо, вот чё. – Но всё же снизошёл до объяснения. – Она, стерва, напробовавшись с вечера, когда мы всухомять уминали куру, вывалила барду в помойку, а гусей закрыть забыла. Те и нажрались в охотку, водой запили и окосели вусмерть.

- Повезло, - опять позавидовал непонятно чему расхохотавшийся рябой.

- Ага, - согласился чубатый, - тем, что с головами остались. – Тут же подмигнул заговорщицки и похвастал не в тон рассказу: - Вечером попробуем гусятинки с самогончиком, залечим раны. – Посмотрел вопросительно на Владимира. – Лишь бы начальник не задержал сверхурочно.

- Как сработаем, - ответил тот.

До конца смены они успели полностью собрать и поставить передние колёса и одеть в новую резину внешние задние. Осталось поочерёдно снять остальные, заменить тормозные колодки, надуть, по определению Фирсова, пердячим паром восемь задних колёс и два запасных, установить их на место и ещё сделать многое по мелочам. Возможно, завтра и успеют.

Помощники, заранее сложив всё крупное и спрятав всё мелкое, успев перекурить, сразу же, как только брякнул рельс, торопясь, ушли на гуся с прицепом, тем более что чубатый зазвал рябого, а Владимир, больше устав от дневных впечатлений, чем физически, посидел немного, осмысливая случившееся, а потом пошёл в столовую, хотя есть уже расхотелось. Впереди из конторы вышел Шендерович, приостановился, увидев Владимира, возможно, хотел подождать, но раздумал, решив, что получится переигрыш, и твёрдой походкой ушёл, не оглядываясь. Он не считал нужным возвращаться к тому, что обдумано и сделано.

- 7 –

В довольно грязном помещении, где не ели, а потребляли и не только хлебные котлеты с водянистым картофельным пюре и мутный несладкий компот с осклизлыми от переварки сушёными яблоками, которые ему дали по талону, но и водку, дышать было нечем, может быть потому, что и народу почти не было. Он видел, как один из работяг в замасленной одежде и развалившихся кирзовых сапогах сложил талонный ужин в котелок и унёс, очевидно, в семью, чтобы разделить с иждивенцами. В таком кафе не задержишься, в такое не захочешь прийти вечерком отдохнуть и поболтать с друзьями за кружкой пива, здесь всё устроено так, чтобы быстренько поесть, не задумываясь что, и – выметайся. Владимир опять затосковал по родному городу, по уютным пивным, чистым и привлекательным, оставшимся такими даже в условиях военного дефицита. Куда же здесь пойти развлечься, разогнать тоску, снять усталость? Или русским этого не надо? Всё, все болячки, душевные и телесные, несут домой, и там разряжаются на родных и близких. Или на соседях, как чубатый. Раб на производстве хочет быть хозяином хотя бы дома.

Насыщенный событиями день пролетел незаметно. Оглядываясь, Владимир уже сомневался в своих и Марленовых заслугах в получении вожделенного студебеккера. Машину пригнали вчера поздно вечером, и где невероятность того, что её не отдали бы опальному шофёру и без набега НКВД-шников? Воздух, пропитанный вечерней туманной сыростью, не давал отдохновения, тесня грудь. Хуже, правда, от неожиданной косвенной помощи не стало, а лучше… - может быть, скорее всего – да, если судить по суете и обхаживанию начальниками. Что сделано, то сделано. Почему здесь такие тусклые закаты? Будто тучи специально каждый вечер прячут солнце, пропуская лишь бледные оранжево-зелёные отблески уходящего светила. В Берлине он любил бывать за городом и провожать день, заряжаясь слепящим радужным светом, вызывающим спокойную улыбку и родящим надежду на новый день. Здесь каждое будущее утро мутнее скончавшегося в муках дня. Очень жалко деда. Обязательно надо в выходной побывать у него, отнести каких-нибудь фруктов, попытаться найти прощение и у него, и у себя.