Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- Привет, Серж! – проорал он гортанно, грассируя на «р», хотя в силе звука никакой надобности не было. – Слушай, дай пару десяток взаймы, - обратился, не ожидая, пока родственник выберется из кабины, - смерть, как надо!

По-родственному бурно встреченный француз тяжело сошёл на землю, вздрогнул от сырой вечерней прохлады, никак не отражавшейся на полураздетом напористом заёмщике, и недовольно сказал:

- Вечно тебе приспичивает. Ты мне уже должен 93 рубля, когда отдавать будешь?

Тёмный скелет заплясал, заходил от нетерпения на месте, уверяя:

- Следующим летом отдам, на каникулах подкалымлю и отдам.

- До того лета ещё дожить надо, а денежки мои ты уже потратишь, - кредитор достал пухлый бумажник, таясь, вынул из него красную десятку и синюю пятёрку. – Пятнадцать хватит?

- Ладно, давай пятнадцать.

- Обойдёшься и десятью, - щедрый родственник протянул просителю красненькую. – Держи, нахлебник, последние отдаю. Как и прежде – под 20%, итого на тебе – 105 рэ.

- Только муттер не говори, а то заблажит попусту. – Парень, не ожидавший, очевидно, большего, выдернул купюру из рук родственника, спрятал в карман брюк и довольно улыбнулся.

- Берегись - нас в школе учат: долой эксплуататоров-ростовщиков, паразитирующих на теле рабочих масс.

- Гони десятку назад, рабочая масса, - возмутился домашний ростовщик.

Но революционер уже взбегал по ступенькам крыльца в дом, чуть не сбив с ног мать, вышедшую узнать, кто приехал и зачем. Увидев знакомую фигуру, она по инерции, на всякий случай спросила:

- Ты, Серёжа? – выговаривая «Сирожа».

- Я.

- Зачем стоишь там и не идёшь в родной дом, где тебе всегда рады?

- Я не один, со мной шофёр.

- Это какой?

- Новенький.

- Идите оба, мы будем рады двоим.

Пройдя веранду и короткий коридор, желанные гости вошли за хозяйкой, располневшей старой еврейкой, давно потерявшей женские формы, в комнату, где на старом диване, положив абсолютно седую голову на валик, лежал щуплый хозяин с газетой в руках. Он оторвал одну руку от листа, приоткрыв на мгновение худое лицо с неожиданно контрастными седине густыми чёрными бровями, и неопределённо вяло помахал ладонью, отвечая на приветствие зятя.

- Что читаем? – бодро спросил последний, не смущаясь прохладной встречей в родном доме, где ему всегда рады.

- Про тебя ищу, - ещё более неожиданным басом ответил щуплый грамотей, - в судебной хронике и объявлениях о разводах.

- Ну и шуточки у тебя солдатские, - возмутилась не нюхавшая солдатского пота жена, рывком вырвав газету у юмориста.

Тот демонстративно сложил руки на груди, невозмутимо скрестил короткие ноги и сухо изрёк, непреклонно глядя на рассвирепевшую главу семьи увеличенными зрачками через круглые очки в железной оправе.

- Не знаю, не служил по причине недостаточного зрения и плоскостопия.

- В армию тебя не взяли не из-за плоскостопия, а из-за плоскоумия, - ещё больше взвилась верная подруга. – Ну, где это видано, чтобы еврей зарабатывал деньги руками? – обратилась она за поддержкой к гостям. – А ты, старый дурень, всю жизнь корпишь над часами и керосинками, берёшь за них гроши и приносишь домой столько, что не можешь обеспечить двух единственных сыновей и терпеливую жену, у которой от тебя испортилось здоровье. – Она сухо хлюпнула носом, демонстрируя нервное расстройство. – Поучился бы у зятя. Он даже на войне… - тесть презрительно хрюкнул, не меняя на всякий случай отрешённого выражения лица, - …деньги имел от умной головы, и сейчас дочке твоей сделал кошерную жизнь, никогда не отказывая в помощи бедным нуждающимся родственникам. – Она выжидающе посмотрела долгим взглядом на умного и сообразительного зятя, но тот, опустив голову и пряча глаза, сделал вид, что намёка не понял. – Разве Рая не передала с тобой ничего?

- Нет.

- Ну, что мне бедной делать? Ты не только искалечил мою жизнь, но и детей родил бесчувственными как сам, - вновь напала на бездарного мужа безутешная жена и мать. – Надеюсь, ты не голоден? – деловито обратилась она к любимому зятю, которому всегда была рада в родном доме. – А то мы уже поужинали. Что везёшь?

- Только бульбу, - виновато ответил экспедитор.

Привередливая тёща неодобрительно поморщилась.

- Если хочешь, я могу сварить вам на ужин вашу картошку в мундирах. Как хорошо, что я не успела вылить позавчерашнюю заварку, теперь вы сможете попить хорошего горячего чая. За всем приходится приглядывать одной, - опять заблажила всеми обиженная хозяйка, - да разве уследишь? Эти негодники съели весь сахар. Ну, ничего. Без сахара вы лучше почувствуете вкус и аромат чая. Нагреть кипятку? – хлебосольная тёща двинулась на кухню, увлекая дорогих гостей. – Картошку варить?

- Спасибо вам, не надо, - отказался благодарный зять. – У меня ещё осталась моя манная каша.

- Вай, я и забыла, что ты такой же порченый, как и твой тесть.

Сообразительный шофёр, не слушая дальше, пошёл к машине за остатками дорожного пайка. Есть не хотелось, хотелось только пить, и он взял с собой только оставшийся кусок Марининой копчёной колбасы, завёрнутый в бумагу. В кухне, пропитанной застоявшимся кисло-чесночным духом, за непокрытым столом старательно выбирал из банки застывшую кашку цвета утопленника порченый зять, на керосинке силился закипеть железный чайник, посередине столешницы стыдливо стоял, словно обнажённый, старенький фарфоровый заварник с густыми коричневыми потёками чая, на краю приготовились два гранёных стакана, которые хотелось почему-то дополнительно вымыть. Владимир присел боком к столу и, не ожидая хорошего чая, держа полузавёрнутую колбасу в руке, стал крупно откусывать и долго жевать, с трудом проталкивая в горло сухие куски, плохо смоченные солёной липкой слюной. Чайник сжалился и, наконец, закипел, а стоящая на стрёме гостеприимная хозяйка сама разлила кипяток по стаканам, разбавив предельно жидкой заваркой, полезной для цвета лица, которой явно было не три, а верных десяток дней.

- У вас какая колбаса так вкусно пахнет, московская или, может, даже – краковская?

Неожиданный вопрос любопытной хозяйки заставил Владимира поперхнуться, и он, откашлявшись со слезами, с трудом ответил:

- Не знаю.

- Вы неправильно кушаете эту колбасу, - ещё более неожиданно попеняла опытная гурманка несведущему едоку. – Надо её порезать наискосок тоненькими ломтиками, чтобы просвечивали на свет, и чтобы их стало много, положить чуть-чуть внакладку друг на друга на тонкий кусочек хлеба, обязательно – на чёрный, помазать чуть-чуть свежей горчичкой и посыпать толчёным чесночком…

Владимир снова поперхнулся от явственного ощущения убийственного букета запахов и вкуса деликатесного бутерброда.

- У нас как раз есть ещё немного чёрного хлеба, только вы не откусывайте так помногу и не жуйте так быстро… Что? У вас там в пакете больше ничего нет?