Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Он даже вздрогнул и непроизвольно сунул руку к «Вальтеру», когда брякнула ручка дверцы, и в открытом проёме появилось улыбающееся лицо экспедитора-оптимиста.

- Что, сдрейфил? Совесть нечиста? – он рывком, пригибая голову, словно прячась, вскочил в кабину, сел, повернувшись всем туловищем к шофёру и насторожённо-внимательно вглядываясь в него. – Знаю, отчего. Здорово! – но руки не подал, поскольку в воровском мире не принято это делать. – Тебя на завтра дали. Принёс?

До Владимира не сразу дошёл смысл сказанного теневым торговцем. Из трёх предполагаемых вариантов отпал наилучший, остались два наихудших. Можно уходить. Получить путёвку или устное распоряжение директора и – давай бог ноги.

- Ты чё? Оглох?

Вот навязался со своими смотринами не ко времени. Придётся играть роль заинтересованного в сделке, чтобы не вызвать подозрения. Продаже-купле всё равно не быть, надо скорее избавиться от навязчивого оценщика.

- Принёс, - Владимир развернул полотенце и отдельный пакетик с драгоценностями, аккуратно расправил бумагу, чтобы видно было всё великолепие ювелирного товара.

Оптимист от обалдения даже присвистнул, потянувшись рукой, чтобы по русской привычке не только разглядеть, но и пощупать.

- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Яшка обсерется, - от удовольствия он коротко гоготнул, осторожно пошевелив дрожащими пальцами камушки, брызнувшие многоцветьем искр. – Сколько их здесь?

- Не знаю, - удивился Владимир тому, что до сих пор не пересчитал и даже толком не разглядел ненужное богатство, добытое по дикому случаю.

- Ма-а-нишь, - не поверил истинный ценитель сокровищ. – Дурной, что ли, совсем? Счас оприходуем, - он, бережно передвигая изящные гранёные горошины и пирамидки грубым пальцем-сосиской, считал вслух и насчитал: - Семнадцать. Ого! Чего только ни накупишь! – он стал перебирать золотые вещи: - Колье, браслеты – высший класс! Серёжки и кольца – блеск! Ну, ты даёшь! Где грабанул, колись? Где навыковырива-ва-вал? – от волнения не сразу выговорил трудное слово. – Такие вещицы хозяева враз опознают. Риск! Башкой риск.

- Не дрейфь, как ты говоришь, - успокоил ювелирный коробейник, - всё – из Германии, хозяева – там, да и вы с тестем подновите, переделаете для страховки. Сам объяснял – камни оправите, в дело пустите, мне ли вас учить? – Он мгновение помолчал, вопросительно вглядываясь в пустые, блестевшие от внутреннего беспокойства, глаза посредника, и стал решительно заворачивать драгоценности в бумагу. – Не хочешь – не надо. Моё дело – предложить, твоё – отказаться, как говорят у вас на базаре, - он даже не заметил, как оговорился, сказав «у вас».

Экспедитор, наконец, встрепенулся, вышел из обдумывания оценки и осторожно поинтересовался:

- Чё хочешь чохом?

Купец ничего не хотел, кроме одного: чтобы оптимист убрался как можно быстрее и не травил бы душу бессмысленной приценкой, и потому, не особенно беспокоясь о сбыте товара, предложил:

- Давай так: ты всё видел, тебе не покупать, так что расскажи шефу, сами прикиньте начальную сумму, а завтра поторгуемся. Сейчас исчезни, ко мне идут, разговора больше не будет.

Из конторы выпорхнула и, часто перебирая стройными ножками в туфлях на высоком каблуке, засеменила по их направлению к стоянке Ирина, и он не сомневался, что за ним.

- Секретарша? – спросил экспедитор.

- Она, - коротко ответил шофёр.

- Ладно, будь, - попрощался оптимист, ужом выскользнул из кабины и исчез за кузовом.

Владимир отложил крупные серёжки с малиновыми камнями, а всё остальное, торопясь, завернул в пакет и полотенце, уложил в авоську, спрятал за спинку сиденья и настежь распахнул дверцу в ожидании подполковничьего вестового.

- Чего сидишь, невежа? – напала она на него, сердито посверкивая глазами под наведёнными карандашом бровями и изломав верхнюю, чересчур накрашенную, губку. – Не мог оторвать задницу и встретить?

Владимир улыбнулся детской ярости и обиде, спросил, догадавшись:

- Шеф не в настроении?

- Буркающая туча, - подтвердило зеркало шефа.

- Залезай сюда, - Владимир наклонился, подавая руку, - у меня для тебя что-то есть, чтобы поправить настроение.

- Вот ещё! – по инерции вспылила Ирина, подавая ладошку. – Обманешь ведь, знаю я вас, кобелей, - поставила ножку на высокую ступеньку, обнажив тощее бедро под задравшимся платьем. – Уфф! – уселась, тщательно расправив под собой платье, повернулась к соблазнителю: - Ну?

Владимир взял отложенные серёжки, положил на широкую ладонь и поднёс к лобовому стеклу, где они под лучами солнца вспыхнули малиновыми искрами, слепя глаза, а Иринины, наоборот, расширились от удивления и восторга.

- Мне? – выдохнула она, не отводя восхищённых глаз от переливчатого золото-малинового сияния. – Даришь?

- Если возьмёшь, - подтрунил благодетель.

- Не задумываясь, - решительно, не колеблясь, ответила она.

Владимир протянул ей серёжки и удивился, до чего мала и не приспособлена к суровой русской жизни миниатюрная ладошка с тоненькими ухоженными пальчиками, цепко ухватившими драгоценность. Она, торопясь, вытащила из мочек ушей, поморщившись от секундной боли, медно-стеклянные висюльки и, глядясь в зеркальце над лобовым стеклом, приладила новые, засверкавшие малиновыми гранями, отбрасывая отблески на построжевшее взволнованное лицо девушки, никогда не имевшей ничего ценного и никогда не получавшей таких дорогих подарков. Потрогав пальцами и убедившись, что они на самом деле в ушах, она, довольная, рассмеялась и, бросившись на шофёра, обняла за шею и крепко расцеловала в губы, оставив на них горьковатый привкус губной помады.

- Я пошла, - заторопилась показаться конторским, открыла дверцу и, уцепившись за неё обеими руками, неловко соскочила на землю на мешающих каблуках.

- Зачем приходила-то? – насмешливо спросил кудесник, с интересом наблюдая, как миловидное девичье лицо меняется на неприступную красивую маску директорской шестёрки.

- Чего сидишь? – закричала она, спохватившись и озлобившись на непонятливого шофёра. – Вытряхивайся давай, директор зовёт. Сколько времени потеряли, будет мне, - пожаловалась непоследовательно.

Владимир выпрыгнул через ту же дверцу, успокоил:

- Так ты меня только что нашла – база, вон какая, большая.

Она согласилась, успокоившись и превратившись вновь в нормальную симпатичную девушку, подошла вплотную, прячась вместе с ним за открытой дверцей.

- Поцелуй меня, - попросила, требовательно глядя прямо в глаза.

Ему совсем не хотелось, особенно в такое утро, но и обидеть Ирину тоже не хотелось, и, осторожно обняв худенькое доверчивое тело, несильно привлёк к себе, стараясь не сделать больно.

- Не жалей, - прошептала она, закрывая глаза, чтобы полностью отдаться сладостному чувству.