Алексей Слаповский - Качество жизни

— Это ты кому?

— Тебе, извини! Зачем ты поперся?

— Послушай…

— Она что, жаловалась, что ли? Будто я ее преследую, что ли? Пусть не берет в голову! Я ей просто собирался сказать кое-что, а она боится! На всякий случай могу тебе сказать, кто она такая вообще!

— Мне это не пригодится.

— А зачем тогда пошел к ней?

— Она сама позвала. О тебе поговорить. О ситуации.

— И что обо мне говорила?

— Ты ей очень нравишься. Но не более того.

— А мне ничего и не надо было, между прочим! Она сказать это могла нормально? Мне, а не кому-то там! И вообще, хотя бы поговорить можно было или нет? Пусть скажет все, что обо мне думает, но не кому-то, а мне! Ты ей это можешь передать?

— Что?

— Что я хочу с ней поговорить. Минут пять, не больше, пусть не боится. Она ведь на самом деле мучается, я же знаю, будто я, вроде того, переживаю из-за нее. Вот я и хочу сказать, чтобы не мучилась, я не очень-то переживаю. Но я сам это ей хочу сказать, понимаешь?

— Да.

— Передашь?

— Ладно.

……………………..

(Тут были мои комментарии к этому разговору. Опустим.)

Потом позвонила Нина.

— Анисимов, это ты?

— Я.

— Нет, в газете, на фотографии, это ты?

— Я.

— Как ты с ней познакомился? Как вообще попал в эти круги?

— Попал вот. Ты меня поздравить хочешь?

— А разве есть с чем?

— А разве не с чем?

Потом звонил недоумевающий Костик. Я сказал, что, да, застукали, Ирина Виленская моя любовница. Каюсь.

— Вообще-то для издательства скандал не помешает. Но не знаю, как Щирый посмотрит. Для нашего нового дела — ты понимаешь? — для нашего нового дела нужна как раз тишина. А где ты с ней познакомился?

— Мы вместе в школе учились.

— Ясно… Постой, ты же, вроде, не москвич?

— Ну и что? Она тоже.

— Да? Ясно… Постой, а ей сколько лет?

— Сколько и мне. Просто пластическая операция.

— Да? Ясно…

Ну, и другие звонили.

Сам я купил газеты в метро. Стоял в углу вагона, стиснутый, читал, рассматривал фотографию. Раздраженно скомкал, сунул в сумку.

Напротив стояла женщина, тоже с газетой в руках. Рассеянно глянула на меня. И — в газету. И опять на меня. И вдруг улыбнулась — как знакомому. И я понял, что человек, чье лицо становится известным, тут же делается для всех — а это миллионы! — своим, близким, кем-то вроде соседа или доброго приятеля. Потому что не близкому, не соседу и не приятелю не будешь же вот так улыбаться! Эта мысль меня, грубо говоря, потрясла. А женщина порылась в сумочке, достала ручку и протянула ее вместе с газетой. Я взял газету и расписался под фотографией. Она хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам. Она поняла и кивнула, очень довольная. И даже отошла, оттиснулась от меня, чтобы удобней было хранить тайну. Я отвернулся.

В издательстве меня встретили, как именинника.

— Кто бы мог подумать! — воскликнула Гурьева, женщина из бухгалтерии, очень простая на язык.

— Неужели нельзя подумать? — галантно спросил я ее.

Она оценила меня взглядом, словно впервые видела. И сказала с оттенком удивления:

— Можно…

— Спасибо.

А Костик, улыбаясь, спросил:

— Нет, а как это делается вообще?

— Что?

— Ну, такая женщина — и ты!

— Если отбросить социальные и другие причиндалы, она просто женщина, я просто мужчина.

— Это ты прав! — одобрил Костик.

Пока я раздумывал, позвонить ли Ирине, она позвонила сама и назначила встречу в «…». Это подвальный клуб-ресторан на Никольской, там большей частью обретается небогатая молодежь интеллектуального пошиба.

Мы конспиративно сели в углу, она, как всегда, была в темных очках, я тоже напялил очки шпионского фасона: «я тебя вижу, ты меня нет»; при покупке они мне понравились возможностью незаметно и безнаказанно наблюдать за людьми.

Я огляделся.

— Тут всегда народ, есть места тише.

— Зато этот народ не смотрит телевизор и не читает желтых газет.

— А Интернет? Мне вот сын сообщил, он там увидел. И просил, кстати…

— Знаю! Просил о встрече. Чтобы сказать мне, что я ему не нужна. Сколько можно?! Ладно, давайте о деле.

Ирина рассказала, что у нее с утра был неприятный разговор с телевизионным начальством. Она ведь в определенным смысле лицо канала. Его репутация. Его респектабельность. Это лицо должно быть безупречным, ибо у канала большие планы, он стремится из дециметрового стать метровым и вещать на всю страну. Дециметровые девочки и мальчики могут в эфире фигурять голыми животами, татуировками, пирсингами, могут хихикать и отпускать уличные словечки; Ирина — категорически не может. Ее имидж оригинален: радость жизни, сексуальность, но при этом деловитость и серьезность.

— Сексуальная деловитость? — уточнил я. — Или деловитая сексуальность?

— Вы хамите или шутить пытаетесь?

— Извините.

Так вот, продолжила Ирина. Здоровый, приличный скандал, сказало ей начальство, никогда не помешает. Ну, то есть, когда, например, все знают, что ведущая собирается замуж. Но что-то разлаживается. Не сошлись характерами. Или милый изменил. Вся страна сочувствует ей. Нажимают на кнопку канала, чтобы увидеть на ее лице следы переживаний. И так далее. Нездоровый скандал тоже вызывает интерес, но у него иное качество. Привлечение зрителей еще не всё. Важно привлечь серьезных инвесторов, рекламодателей, участников передач и т. п. На канал с подмоченной репутацией солидные люди не придут. Здоровый скандал, резюмировало начальство, мы всегда поддержим, мы даже, если нужно, его организуем. А вот скандала мелкого, мутного, глупого надо чураться. Если же он уже случился, надо что-то делать, надо его микшировать. Или, возможно, использовать во благо, превратив в здоровый. Неплохо бы встретиться со вторым его участником, сказало начальство.

— Вам еще не звонили? — спросила Ирина.

— Нет.

— Думаю, позвонят и позовут. Поэтому я и попросила о встрече. Вы должны понять, что многое от вас зависит. Они будут делать различные предложения…

— Какие?

— Не знаю. Но я вам советую: говорите, что вы хотите опровержения. Сами вы от газет ничего не добьетесь, а канал в силах помочь. Пусть дадут опровержение или просто опишут все так, как было. Вы работаете в издательстве, вам захотелось издать мою книгу, вернее, уговорить меня написать книгу.

— О чем?

— Какая разница? О жизни, о себе!

— Вам есть что сказать о жизни и о себе?

— Наверно, это смешно, — оценила Ирина, — но давайте я в другой раз специально найду время послушать, как вы умеете острить. В общем, вы пришли насчет книги. Вам стало плохо. Чуть не упали. Я вас поддержала. Все. Тут и врать ничего не надо, так оно все и было.

Я понимал: Ирина предлагает верный вариант. Но слишком уж она холодно и неприязненно говорила со мной. Во мне взыграло мелкое самолюбие, захотелось перечить.