Дмитрий Каралис - Дела семейные

— Еще один гость! — громко известил дядя Жора и махнул космонавту рукой. — Алексей, скорее садись! — он указал ему на пустующее между мною и Катькой место. — Брось чемодан в палатку, начинаем. Точность — вежливость королей. — Он взглянул на часы. — Без трех минут пятнадцать!

Я побежал, чтобы помочь гостю поставить чемодан в нужную палатку и успеть включить фонтан с третьим ударом по бокалу.

— Ничего, ничего, я сам, — сказал Алексей, легко ставя чемодан за полог палатки и шурша необъятными букетами. — Надо же, как они похожи!

— Мой отец слева, — сказал я. — Я его сын, Кирилл. Садитесь, скорее, сейчас начинаем.

На Алексее был серый костюм с голубой рубашкой и галстуком, и когда он быстрыми шагами подошел к юбилярам и вручил им букеты, я еще раз заметил, как широки его плечи. Просто красавец-мужчина. И когда-нибудь я увижу его фотографию в газете, и вспомню этот августовский день. Он запросто мог уложить тех пятерых хулиганов, но сдержался и предпочел сделать их бегом — такова его секретная до поры до времени служба науке.

Космонавт ловко сел на указанное место, Катька со светской улыбкой кивнула ему, слегка подвинулась, дядя Жора поднял пустой бокал, три раза звонко ударил по нему ножом, и я включил фонтан. Сидящие спиной к дому обернулись. Тонкая, как шпага, струя с шелестом застыла в теплом воздухе. Все зааплодировали. Катька била в ладоши особенно радостно — сидящий рядом красавец космонавт оказался на полголовы выше ее.

— Итак! — дядя Жора поднял руку и аплодисменты стихли. — Праздничный обед, посвященный столетнему юбилею братьев Банниковых, считается открытым!

— Ура! Ура! Ура! — явно сговорившись заранее, дружно прокричали физики; их компания сидела за правым крылом стола и узнавалась по очкам и бородам.

— Славься, славься, славься, банниковский род! — не менее дружно ответило им левое крыло, где сидели моряки и военные.

Все засмеялись. Братья обнялись и похлопали друг друга по спинам, как бы поздравляя себя с общей сотней прожитых лет.

Я сел на свое место справа от Алексея, и почувствовал легкий озноб — до чего же хорошая у нас семья! До чего же хороши улыбающиеся отец с дядей Жорой — в одинаковых белых рубашках, с одинаковыми галстуками! Сколько друзей собралось, чтобы поздравить их с юбилеем! Еще и космонавт, оценивший мужскую взаимовыручку. Кто для него дядя Жора — ну, подумаешь, человек, который подсадил его в свою машину, когда за ним, заплетаясь пьяными ногами, бежали какие-то гопники. Он бы от них и так ушел! Но человек оценил широту дядижориной души, принял его приглашение и пришел с двумя гигантскими букетами, чтобы поздравить его и брата-близнеца с днем рождения. Жалко, что завтра он уезжает в Москву, хороший дядечка.

Отец сел, а дядя Жора остался стоять во главе пэ-образного стола и вновь постучал ножом по бокалу — на этот раз отрывисто и часто, как в корабельный колокол.

Краем глаза я видел, как Алексей осторожно, чтобы не звенеть посудой, накладывает Катьке в тарелку овощной салат и селедку под шубой. Вот он тронул рукой бутылку «Алазанской долины», и Катька кивнула.

За столом стало тихо, лишь чечеточник дядя Гена, оказавшийся среди физиков, что-то ворчал на ухо своей приехавшей поутру супруге.

— Итак! — провозгласил дядя Жора с самым серьезным лицом. — Пользуясь правом перворожденного, прошу выпить первый бокал за нас с братом! За наше общее столетие! Без всяких добавлений и комментариев! За нас!

Гости на редкость послушно чокнулись, не пытаясь довесить к лаконичному тосту свои мудрые добавления, и я заметил, что в бокале Алексея играет пузырьками минеральная вода.

— Три минуты на закуску! — голосом диктатора объявил дядя Жора, поставив пустой бокал и взглянув на часы. — Затем…

Дядя Саша рассмеялся и хотел что-то сказать, но дядька остановил его властным движением руки:

— Гуревич, подожди!.. Первым выступит мой зам — хохол Саенко, потом я дам слово главному татарину Рахимову, а потом уже ты скажешь теплые слова от лица всех сибирских евреев. Представителей других национальностей и профессиональных кланов прошу заранее подавать заявки моему племяннику и флаг-секретарю Кириллу. Вот он сидит справа и втихаря пьет водочку.

Это была милая неправда — все видели, что я, как и Катька, лишь пригубил бокал с «Алазанской долиной». На мне были угли для шашлыков и работа с фонтаном.

Я сделал вид, что оглядываюсь, и засек на лице космонавта добродушную улыбку — смелость дядижориной реплики о порядке выступления явно пришлась ему по вкусу. Он ел салат «оливье» с помощью ножа и вилки и ровно держал спину. Вот она, школа советской космонавтики!

Я видел, как мать с отцом перешептываются и внимательно поглядывают в нашу сторону. Тетя Зина посылала Катьке улыбки: «Все хорошо, доченька! Только не горбись!»

— Слева от вас моя двоюродная сестра Катя, — я чуть наклонился к космонавту. — Учится в медицинском…

— Это хорошо, — кивнул космонавт и повернулся в сторону Катьки. — Медики нам нужны, как никогда.

— Кому это «вам»? — дожевав, спросила Катька.

— Стране, обществу. Медицинская наука делает сейчас огромные успехи… Меня, кстати, зовут Алексей, — запоздало представился космонавт.

— А мы слышали, — весело сказала Катька. — И сразу запомнили.

Три минуты отведенные на закуску истекли, и с бокалом в руке поднялся грузный заместитель дяди Жоры — Саенко.

Дядя Жора заливисто свистнул в два пальца, требуя тишины и внимания, и позвякивание приборов уступило место шороху фонтанной струи. Стало почти тихо.

— Шо могуть казать хохлы этим двум гарним хлопцам? — дурачась, начал Саенко и вытянул из-под стола красивую коробку, перевязанную ленточкой. — Да тильки то, як они их дюже любят! — Его круглое лицо с кустистыми бровями расплылось в улыбке. — И шоб усе знали, як хохлы их любять, они дарят им футбольный мяч ленинградского «Зенита» с автографами игроков основного состава! «Зенит», знамо дело, не кыивское «Дынамо», и потому в коробочке я сховал…Сами побачите!

Коробка поплыла к отцу с дядей Жорой, и космонавт поправил узел галстука:

— Я болею за «Спартак»… — он налил себе в рюмку минералки и выпил вместе со всеми. — Но «Зенит» тоже ничего, старается…

Отец с улыбкой вылез из-за стола и отнес коробку на ковер рядом с палаткой.

Дядя Вася Рахимов, старинный друг отца, тоже попытался коверкать слова — на татарский манер: «…твоя моя уважает…», но рассмеялся, махнул рукой и продолжил тост по-русски. Он вручил отцу и дяде Жоре две коробочки с часами, чтобы братья всегда жили в дружбе и в едином времени.

Гуревич сказал, что сибирские евреи в его лице всегда помнили и будут помнить гостеприимный дом Банниковых, ценили и будут ценить помощь и доброту, исходящую от Ленинграда, и никогда не забудут таежных невзгод, перенесенных вместе. Подарки — дядя Саша загадочно похлопал себя по внутреннему карману пиджака, — он вручит братьям позже.