Сергей Алексеев - Дороги

«Как же теперь?.. – сосредоточенно думал Смоленский. – Как же после того, что она делает…» Однако резко оборвал цепочку мыслей и вскинул голову. Боже, да разве он имеет право сомневаться? Праздник состоится во что бы то ни стало! Нельзя рушить традицию, тем более заведенную еще отцом, Петром Смоленским. Сегодня же надо предупредить повара, чтобы начал готовиться. Привезти свежего мяса из города, купить вино, шампанское. И о подарках надо подумать!..

– Смоленские думают! – раздалось за спиной, и Вилор Петрович вздрогнул от неожиданности, обернулся: Боженко стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Стоял прямо, крепко и улыбался во весь рот. Лишь глаза краснели от бессонной ночи.

– Я откланяться пришел, товарищи, – сообщил Боженко. – Целоваться на прощание не будем, Вилор Петрович, мне это ни к чему. Спасибо вам за науку, я кое-что принял к сведению из вашей практики, Вилор Петрович, постараюсь в будущем не повторять своего учителя. Не поминайте лихом, как говорят. Утречком, по холодку делаю обратный ход.

Он дурашливо приподнял кепку и, развернувшись, пошел к своей палатке. Шагал уверенно, только чуть горбил спину от привычки носить за плечами ящик с инструментом.

– Не забывайте, что следующий объект – Тунгуска! – крикнул Смоленский. – Или у вас пропало желание?

– Я не забываю! – откликнулся Боженко и встал. – И желание не пропало, будьте спокойны.

– Так в чем дело?

Боженко обернулся, сделал несколько шагов назад.

– Мне ваш бардак надоел! И твердолобость отдельных руководящих инженеров. Я из-за Тунгуски не хочу, чтоб в меня пальцем тыкали. Жалею, раньше не уехал.

Говорил он громко, в расчете, чтобы слышали все. Смоленский поморщился, огляделся.

– Куда вы сейчас пойдете, штаты везде укомплектованы, – сказал он. – Подумайте! Не спешите с решениями!

– Ничего, – бодро отозвался Боженко. – Руки, голова есть – работа найдется!

– Если что – возвращайтесь ко мне, – предложил Смоленский, – я возьму, несмотря на ваши глупости.

– Спасибо, как-нибудь обойдусь, – отмахнулся Боженко и скрылся в палатке.

– Что ты перед ним расшаркался? – хмуро заметил Вадим. – Идет – пусть идет, рожа…

– Не твое дело! – прикрикнул Смоленский. – Боженко – отличный специалист. Сначала вырасти до него, потом судить берись!

– Побежали крысы – корабль тонет… – пробубнил Вадим, и Смоленский хотел обрезать его, но, глянув исподлобья, смолчал.

Вадим сидел, уронив голову на грудь и затаив дыхание, будто пережидал неожиданный приступ боли.

Около пяти вечера в лагерь заскочил пропыленный шараповский «газик» и притормозил у палатки Смоленского. Шарапов через голову содрал кожан, бросил его на капот и отправился к умывальнику, что висел на сосне. Там он долго и тщательно мыл лицо, шею, руки, пока не выплескал теплую, застоявшуюся воду, потом велел шоферу принести свежей, и тот, притащив целое ведро, окатил холодной струей спину и голову начальника. Шарапов покряхтел, отплевываясь, и влез в свой кожан.

– Поехали, что ли… – сказал он, подходя к Смоленскому, – до сумерек еще пять часов.

Вилор Петрович смерил его взглядом, кивнул Вадиму – собирайся. Вадим сбросил кеды и стал надевать кирзовые сапоги.

– Топор брать? – спросил он.

– Возьми дальномерную рейку, – распорядился Смоленский.

– Инструменты на трассе имеются, – сухо сказал Шарапов. – Что возить туда-сюда…

– Бери свои, – отчеканил Вилор Петрович, не слушая Лео-карда, и направился к пожарному щиту, возле которого Скляр привешивал какую-то бумажку.

Скляр вешал приказ по партии об изменении работы столовой в связи с вечерними работами на шараповской трассе. В заглавии так и было написано – на шараповской трассе…

– Не устраивай балаган, Кирилл Петрович, – посоветовал Смоленский, – сними приказ.

– Столовой командую я, – отпарировал Скляр.

– Я прошу тебя… – тихо сказал Вилор Петрович, – сними.

Скляр подумал секунду и вдруг, скомкав листок, бросил на землю.

– Завтра у Валентины Сергеевны день рождения, если ты помнишь, – Смоленский заметил Женьку Морозову, решительно направлявшуюся к Вадиму, – надо мяса привезти, шампанское… Чтоб было так, как всегда.

– Я уже распорядился, – проронил Скляр. – Будет… А меня на трассу не возьмешь, Вилор Петрович? Мне бы реечника – и еще одна восстановительная бригада…

– Что?.. – Смоленский стиснул зубы: начальник партии явно издевался.

– Я серьезно! – подтвердил Скляр. – Коли решено вести шараповскую трассу – надо помочь, мы же виноваты… А Вадьку жалко, он, конечно, сдуру репера повыдергивал…

– Хочешь – поехали. – Вилор Петрович расслабился, безразлично глянул вдоль лагеря – Морозова была рядом с Вадимом… «А вот тебя взять обязательно! – подумал Смоленский. – Вместе рвали – вместе ставить будете!» Забыв о Скляре, он торопливо пошел к ним.

– Трепачишка ты, дешевая твоя душа! – услышал он Женькин голос.

– Ты ничего не поняла, Женька! – с мольбой кричал Вадим. – Ты слепая!..

– В чем дело? – сурово спросил Вилор Петрович. – Объясни, Вадим!

– Принципиальный мальчик у вас растет, Вилор Петрович, – сказала Морозова. – Как это вам удается воспитывать?.. Поделитесь опытом, а то у меня двое – такие балбесы!..

– Поедешь на трассу с нами, Морозова, – приказал Смоленский, – на сборы – минута.

– Не затем я громила эту трассу! – бросила Женька и, по-мужски размахивая руками, пошла на Шарапова. Тот сел в кабину. Морозова сквозь зубы плюнула на капот машины и прошла мимо.

Шарапов развез геодезистов по своей трассе, показал, откуда начинать, дал реечников из партии, а сам, прихватив нивелир, поехал на самый дальний участок. Смоленский начал с места, где стоял последний репер разгромленной трассы. Впереди, отступив два километра, шел Скляр, затем техник Акулин и только потом сам Шарапов. С первой же минуты Вилор Петрович ощутил какую-то жадную страсть к работе. Все получалось четко, точно и быстро. Хватало нескольких секунд, чтобы установить нивелир по отвесу, еще мгновение – взять отсчет, перепроверить, записать и дальше, дальше… Вадим снимал рейку и чуть не бегом бежал по трассе к следующему пикету, а Смоленский с треногой на плече шагал крупно, стремительно и радовался сильному, напористому току крови по жилам.

Через три часа Смоленский достиг первого пикета, от которого начал нивелировку Скляр. Начальник партии двигался по трассе чуть ли не бегом, на ходу успевая подрубать сучья и деревца, мешающие «прострелу». Скляр почти не кричал, не командовал, хотя реечник у него был шараповский, незнакомый и «несработанный». Энцефалитка на спине у Скляра промокла, и темное пятно расплывалось до пояса, глаза сосредоточенно посверкивали, руки с удивительной точностью доворачивали винты инструмента, а впереди под прицелом блистающего окуляра безмолвной тенью носился рабочий с пестрой рейкой.