Горан Петрович - Осада церкви Святого Спаса

Но даже рассказать об этих соображениях мне было некому. Греческое посольство увезло на вьючных мулах более половины того, что хранилось в королевских кладовых. Чтобы переписать оставшееся, много времени не потребовалось. Настоящее запустение, если не считать слишком длинных повестей, превозносящих великоименитого, и нескольких покороче, которые чрезмерно возвеличивают дворян.

Вскоре, всего несколько дней спустя после благословенного праздника Воскресения Христова, мы узнали от приставленных к сетям вестников разнесшиеся слухи о том, что монастырь Жича осажден войском болгар и куманов. Предыдущей ночью гарнизон города Маглича был уничтожен. Церковь Святого Спаса, в которой короновали наших правителей, оказалась беззащитной, в кольце опасных врагов.

Великоименитый решил не задерживаться с выступлением даже ради того, чтобы лучше подготовить войско к походу. Все должно быть готово до полудня! Весь дворец наполнился гомоном человеческих голосов, звяканьем мечей и кольчуг, криками птиценосцев, щебетом садовых скворцов, клекотом ничего не видящих соколов, беготней слуг, занятых подготовкой к дороге и особенно подбором необходимых одежд… Государева дочь Анна в своей опочивальне спешно вышивала вдоль края шейного платка прощальную молитву о скором возвращении отца, о счастливом исходе боя. Время от времени игла прокалывала кожу на ее розовых пальчиках, и тогда слова молитвы перемежались приглушенным вздохом, а на белом полотне оставались красные пятнышки.

Все давно знали, что я никогда не участвую в военных походах. Моим делом было после любых успешных военных действий отделить от трофеев военные сообщения, прежде всего те, которые прославляют героизм, и из них составить и рассказать повесть, которая бы убеждала народ в нашей силе, а всем будущим врагам ослабляла храбрость. И все же, в этот день одно дело я обязан был сделать. Войско, наряду с обычными необходимыми вещами, всегда брало с собой и повесть, которая заканчивалась победой, и без такой повести и речи быть не могло о начале кампании…

Все как нарочно плохо, все! Этого я и боялся. Во всех наших кладовых не было ничего похожего. Ни одно из оставшихся сказаний не говорило об избавленном от врага монастыре. И даже будь у меня больше времени, мне не удалось бы сплести такую повесть, которая давала бы хоть поверхностную надежду. Ничто из найденного мною не указывало на то, что великоименитый и его воины доберутся до ворот Спасова дома Разум мой объяло отчаяние. Я прекрасно понимал, что могущественный государь ни на час не отложит выступление из Скопье. Так я решился идти с ними, чтобы хоть как-то помочь двигаться вперед.

На меня и раньше мало кто обращал внимание. Одеться я постарался самым подобающим образом, тайком вывел из конюшни первую попавшуюся кобылу и перед самым дворцом удачно влился в колонну. Все те истории, в которых я терпеливо улучшал погоду, увезли с собой греки. В Скопье дул Горник, северный ветер, тот самый, который развязывает все золотые солнечные ленты. Король Милутин вытащил из-за пазухи платок с молитвой, вышитой принцессой Анной, взмахнул им и отдал команду:

– Вперед!

И войско выступило безо всякой повести.

Еще вчера обыкновенные маленькие окна, через которые большинство людей с улыбкой приветствовало знакомых и где по воскресеньям грелись на солнце подушки, а вокруг корки хлеба собирались синицы, горлицы и воробьи, вдруг превратились в отверстия, ведущие в глубокую пропасть, через которые проклинали и род и семя соседей, через которые вывешивали новые флаги и через которые начали дуть старые сквозняки, методично выдувавшие из всего смысл и чувства.

Каждый день в оконные рамы вставляли тонкие бумажные картинки. А так как окон и, соответственно, видов из них было несколько миллионов, типографии работали без передышки. Целые специальные службы занимались тем, что вырезали, перекраивали и заново монтировали идиллические, залитые солнечным светом отечественные пейзажи. За границей за большие деньги закупались, вообще-то бесплатные, проспекты преуспевающих корпораций, каталоги фирм, производящих высокотехнологичную продукцию, рекламные образцы лучшей жизни и другие искусно дизайнированные изображения. Большой спрос был на грубо отретушированные иллюстрации и хвалебные сочинения в стихах и прозе, взятые из учебников о здоровом народном прошлом. Расходовались кипы блестящей фольги из какого-то далекого будущего. Счастье было совсем близко, рядом с каждым, нужно было только протянуть руку и зачерпнуть из этого изобилия. Между тем, стоило прислониться лбом к какому-нибудь из этих фальшивых видов за стеклом, и человека настигала гибель.

А в течение ночи, устраняя все следы исчезнувшего, кто-то снова вставлял в окна разноцветные витражи, и несчастный случай повторялся снова. Правда, качество бумаги раз от раза становилось все хуже. Фотографии теряли точность и стабильность, утренняя поза уже к вечеру устаревала. Бесконечные рулоны грязноватой газетной бумаги вытеснили фарфорово гладкие художественные иллюстрации на мелованной бумаге. И все в конечном счете свелось к обычным страницам ежедневных изданий, к неизбежным заголовкам, отпечатанным крупными буквами (о постоянно меняющихся общих интересах), к страницам, густо заполненным священными словами (без передышки в интервалах). И непонятно было, что же хуже – оставлять такие размножившиеся, но уже на следующий день желтеющие окна, чтобы они хоть как-то защищали и решительностью тайных в них заявлений, и несомненностью опубликованных документов, и изображением неподдельно собственноручных подписей, или же устранять их все подряд, чтобы ясно увидеть ужас того, что творится.

А о том, что реальностью был именно ужас, свидетельствовали все более громкие и приближающиеся призывы о помощи. Кроме того, все чаще случалось, что какая-нибудь птица в поисках спасения снаружи прорывала отпечатанный в типографии вид из окна и ее находили в углу комнаты, сжавшуюся в дрожащий комочек…

Дивна теперь оставалась дома – чтобы предчувствовать, как в ней растет благословение их любви, наяву готовиться к беременности во сне и искать в книгах старые слова, которые, если написать их на животе, защищают плод и облегчают роды. Сжимая в кармане свинцовый отвес, Богдан выходил из дома, чтобы внимательно сравнивать различия.