Пэн Буйокас - Человек, который хотел выпить море

Словно их совместная жизнь могла следовать по точно выверенному маршруту, как тот поезд, что вез их через всю Канаду в Ванкувер на медовый месяц! Идея принадлежала Лукасу. Ему хотелось посмотреть на усыновившую его страну во всем ее многообразии, прежде чем пустить корни в каком-нибудь городе. Смерть тогда казалась запредельно далекой…

Она вскочила на ноги. Надо что-то делать, иначе эти мысли сведут ее с ума. Она подошла к двери и тихонько приоткрыла ее, желая убедиться, что муж все еще дышит.

Да, Лукас дышал, но не сам. С опутанными проводами руками и ногами он лежал в окружении людей в белых халатах, а мониторы фиксировали работу его внутренних органов. В горло ему была вставлена трубка, через которую аппарат искусственного дыхания накачивал в легкие воздух. Никогда еще не видела она его таким беспомощным. Его грудь поднималась и опускалась, подчиняясь ритмичной работе насоса. Все-таки он еще дышал…

Иоланда прикрыла дверь и подумала о дочери. Как она утром сообщит ей новости? Как они подействуют на будущего ребенка? Не подождать ли, пока состояние Лукаса стабилизируется? Но что, если ему не станет лучше? Она тут же выругала себя. Разумеется, он поправится! Он боец. Пока он может дышать, он не уступит смерти.

Вдруг она услышала, что открывается дверь, и затаила дыхание. Но это была другая дверь – она вела сюда из приемного отделения. В коридор вошла женщина в полицейской форме и спросила Иоланду, не она ли жена Лукаса. Затем представилась, сказала, что разговаривала с ее соседями и врачами скорой, а теперь хочет задать несколько вопросов Иоланде.

Первый вопрос был таким же, какой задал врач: известно ли, сколько времени Лукас пробыл в гараже с работающим двигателем? Но в отличие от доктора, сотрудница полиции, услышав ответ, нахмурилась. Она никак не прокомментировала услышанное, но было ясно как божий день, что именно она думает: жена знала, что ее муж три часа что-то делает в гараже, и даже не спустилась посмотреть, чем он там занимается посреди ночи. Внезапно каждый вопрос полисменши превратился в ловушку.

– Я думала, он вот-вот поднимется, – начала оправдываться Иоланда. – Я очень устала. И пока его ждала, заснула. Думаю, он тоже устал, но только заснул прямо в автомобиле.

Полисменша что-то записала в блокноте и осведомилась:

– Как ваш муж вел себя в последнее время?

На этот раз нахмурилась Иоланда.

– Не был ли он подавлен, угнетен или чем-нибудь расстроен? – пояснила офицерша.

– Нет…

– Вы не заметили каких-либо перемен в его обычных режимах питания и сна? Не поговаривал ли он, как бы в шутку, о самоубийстве?

– Нет! Почему вы об этом спрашиваете?

– На переднем сиденье машины мы нашли пузырек со снотворным.

– Что?

Единственным лекарством, которое принимал ее муж, был аспирин, когда у него, случалось, болела голова. А если он видел, как она глотает снотворное, когда, безумно устав на работе, мучалась бессонницей, то всегда распекал ее.

– На переднем сиденье лежал пузырек со снотворным, – повторила женщина-офицер и впилась глазами в Иоланду, словно та утаивала от нее зловещий секрет. – И одной таблетки недостает.

У Иоланды закружилась голова, и она прислонилась к стене, глядя на офицершу, как загипнотизированная. На секунду она представила, как Ваула, причмокивая языком, станет рассказывать всем подряд о событиях этой ночи. Должно быть, она тоже заметила таблетки, и к полудню о них узнает вся округа. И не только потому, что язык у этой женщины без костей, – она к тому же влюблена в Лукаса и будет только счастлива рассказать всем и каждому, какая у него ужасная жена. Иначе зачем ему пытаться покончить с собой? Она непременно станет допытываться об этом у всех подряд, отлично сознавая, как радуются люди, а тем более греки, когда чувствуют запашок скандала. Теперь целую неделю, если не дольше, ей гарантирована в диаспоре роль звезды первой величины.

– Подумайте хорошенько, – сказала офицерша.

Но Иоланда могла думать только об одной Вауле. Она повторяла себе, что должна быть благодарна своей квартирантке. Если бы не нюх Ваулы, Лукас сейчас точно был бы уже мертв.

– Люди в четыре раза чаще совершают самоубийство, намеренно вдыхая выхлопные газы, чем умирают, отравляясь ими по неосторожности, – продолжала сотрудница полиции. – И преимущественно это – мужчины! Некоторые оставляют записку. Ваш муж записки не оставил. Не был ли он в последнее время расстроен? Не казался ли опечаленным? Не заметили ли вы каких-либо перемен в его характере?

Она все качала головой – нет, нет.

– Я не вижу никаких причин, совсем никаких. Наоборот – он не мог дождаться рождения внука, нашего первого внука. Всякий раз, когда он упоминал о предстоящем событии, то сразу так оживлялся!

Но после того как сотрудница полиции ушла, сказав напоследок, что датчик углекислого газа в гараже не работает и его следует заменить, мысли Иоланды снова пришли в смятение. На этот раз она принялась прокручивать в голове события минувших недель. Лукас последнее время казался постаревшим, выглядел усталым. Он частенько заговаривал о своем детстве, что не было ему свойственно. Он даже шептал во сне имя девочки, с которой учился в школе на Леросе. Она тогда не стала его расспрашивать, и не только потому, что доверяла ему, но поскольку знала из опыта – если Лукас захочет что-то рассказать, он расскажет об этом добровольно, в противном случае никакая сила не заставит его выболтать то, что он решил держать в секрете.

Неужели он что-то от нее скрывал? И она ошиблась, отнеся внезапный приступ ностальгии на счет волнения, вызванного ожиданием первого внука? А что, если имя, которое он шептал во сне, – имя вовсе не подруги детства, а женщины, с которой у него был роман? Может быть, эта женщина порвала с ним, потому что он не захотел бросать жену? Но нет, в этом нет никакого смысла!

Кое-кто из мужчин, как, например, Клод Мартен, который недавно пригласил их на премьеру своей пьесы смотрит на самоубийство как на захватывающее приключение, которое возможно испытать только раз в жизни. Но Лукас не таков. Он слеплен из того же теста что ее мать и отец. Жизнь сделала их, как и их родителей, и родителей родителей, стойкими как кактус. Эти люди умирали отчего угодно, но только не от своей руки. И не от любви. Они могли убить из-за любви. Но не себя. Себя никогда. Разве что они обнаружили бы у себя неизлечимую болезнь. Вот это больше на них похоже. А Лукас слишком много курил… Она без конца пилила его, чтобы он бросил. Вдруг он узнал, что у него рак легких? Или болезнь Альцгеймера? Она вспомнила, как недавно, возвращаясь из гостей, он не смог сразу вспомнить, куда поставил машину.

Иоланда судорожно вздохнула.