Хавьер Серкас - В чреве кита

— Хорошо, — произнес я, поднимая портфель с пола и раскрывая его, чтобы достать набросок статьи. — Я собрал весь материал, но еще не начинал редактировать.

— Когда тебе сдавать?

— В ноябре.

— Ну и не думай пока о редактуре, черт возьми! Если ты сдашь статью в январе, значит, ты сдашь ее в январе. И ничего страшного не случится. Самое главное, чтобы не получилась чушь собачья, а для этого надо работать без спешки. Festina lente , [6] Торопись, не спеша ( лат. ). юноша, festina lente . Ты принес черновик?

Я подал ему записи. Марсело неторопливо глотнул виски и, вглядываясь в бумаги, пробормотал:

— Посмотрим, какие глупости ты накропал.

Пока Марсело изучал набросок, я закурил сигарету и бесцельно окинул взглядом дворик. Еще недавно все столики были заняты, а сейчас, кроме нашего и еще двух, все остальные освободились. Неподалеку от нас, также стараясь укрыться под навесом, компания преподавателей биологии — один из них, высокий, малокровный и с перевязанной левой рукой, войдя, подошел к Марсело поздороваться — вела неспешную беседу в послеобеденной дреме. Чуть подальше, около тростниковой изгороди, замыкающей дворик, только что уселись мужчина и женщина. Женщина была молода, очень светловолоса, очень красива, с огромными ясными глазами и эффектными ресницами. Мужчина сразу же показался мне знакомым, особенно его лицо, одно из тех лиц, которые, даже если ты их никогда не видел, смутно напоминают образ из запутанного сна: большое и костистое, увенчанное ухоженными усами, с опасной улыбкой обольстителя, отнюдь не смягчающей жесткие черты. Поскольку в «Касабланке» часто обедают актеры со студии телевидения Сант-Кугата, я подумал, что усатый тип, дорого одетый и к тому же намного старше девушки, явно из их числа. Я все еще старался вспомнить его, когда Марсело прервал мои размышления.

— И правда глупости, — вынес он свой вердикт, не поднимая глаз от бумаг и пытаясь, не выпуская сигареты, неуклюжей детской рукой нашарить на ощупь бокал с виски.

Он чуть было не опрокинул его, но все же удержал. Когда Марсело подносил виски к губам, упавший через сень ветвей солнечный луч пронизал жидкость: казалось, в бокале вспыхнул миниатюрный пожар, алый и стремительный.

— Гляди, Томас, — упрекнул меня Марсело, перебирая листки, и на миг показалось, что он спорит сам с собой. — Мартинес Руис вовсе не великий романист. Что есть, то есть. Я не говорю, что он плохой писатель: он хороший писатель, но романист плохой. Вот Бароха хороший романист, но плохой писатель. Как Дюма. Это две разные вещи, и тут уж ничего не поделаешь. Вспомни, что говорил Хемингуэй о Достоевском: он пишет не как мастер, но все написанное им живет. А с Мартинесом Руисом происходит противоположное: он пишет, как мастер, но почти все написанное им мертво. Писатель — это ремесленник, романист же — изобретатель. Очень трудно найти хорошего ремесленника, почти столь же трудно, как найти хорошего изобретателя. Если удается в одном человеке обнаружить и то и другое, то это чудо. Флобер был почти чудом, Хемингуэй, на свой лад, тоже чудо, хотя и в меньшей степени. Но не Мартинес Руис, ради бога! И имей в виду, что «Воля» не кажется мне плохим романом, в любом случае это лучшее, что он создал. Короче, будет лучше, если ты оставишь в стороне формальный анализ, это уже тридцать лет назад сделал мой земляк Бесер.

— А мне что тогда делать?

Марсело снова уставился в мои записи и, казалось, на минуту задумался, но тут же поднял загоревшиеся вдохновением глаза. Его взгляд, скользнув по моему лицу, потерялся в зелени ветвей. Жестом декламатора Марсело обвел рукой с бокалом виски дворик «Касабланки».

— «Генеалогия Антонио Асорина», — провозгласил он издевательски-напыщенным голосом. — Как тебе такое название?

Со слабой улыбкой я пожал плечами.

— Да нет, я серьезно, — уточнил Марсело. — Вот этим тебе и следует заниматься, хотя бы потому, что больше это никому не пришло в голову. И, кроме всего прочего, это интересно. Я хочу сказать следующее: мы знаем, что Антонио Асорин, главный герой «Воли» — интеллектуал, страдающий от mal du siucle , [7] Болезнь века ( фр. ). мы знаем, в чем эта болезнь состоит: в избыточной интеллектуальности, ведущей к абулии, к невозможности действовать; мы даже знаем имена теоретиков, распространивших эту болезнь: Нордау [8] Имя Макса Нордау (Меир Симх Зюдфельд) (1849–1923) было популярно на Западе и в России в конце XIX столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач по образованию, ученик Чезаре Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы», возложив ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф.Ницше, Л.Толстого, П.Верлена, О.Уайльда и других. во Франции, Альтамира [9] Альтамира-и-Кревеа, Рафаэль (1866–1951) — испанский историк. Общественную деятельность начал как публицист, выступивший с республиканских и антиклерикальных позиций. После установления фашистского режима в Испании (1939) эмигрировал во Францию, затем в Мексику. Альтамира, наряду с рассмотрением политической истории Испании, исследовал экономические и социальные вопросы, первым из историков увидел причину политического упадка Испании в ослаблении ее экономики в XVI–XVII вв. и Хенера [10] Помпейо Хенер (Женер) (1848–1919) — испанский литературовед. в Испании… Очень хорошо. Но нам почти ничего не известно о предшественниках персонажа, о предках Антонио Асорина, так сказать, а ведь невозможно узнать правду о ком-либо, не зная его родителей. Попутно отметим, что это правило действует как в литературе, так и в жизни. В любом случае, Мартинес Руис ничего не выдумывает, запомни, он не изобретатель, а ремесленник. Все говорят о «Пио Сиде» Ганивета. [11] Ганивет Анхель (1862–1898) — испанский писатель. Сын ремесленника; окончил Гренадский университет; занимал дипломатические посты в Антверпене, Гельсингфорсе и Риге; окончил жизнь самоубийством. Ганивет считает неизбежной гибель Испании — страны старой, феодально-католической культуры — в неравной борьбе с победоносной цивилизацией, с ее механистичностью. Эти идеи и настроения выразились в его романе «Пио Сид», проникнутом характерным романтическим стремлением к первобытному. В первой части романа автор повествует об испанском авантюристе, ставшем королем небольшого африканского племени, во второй — изображается судьба того же героя по возвращении его на родину, где он ведет образ жизни мрачного чудака, стремящегося облагодетельствовать человечество. «Пио Сид» оказал сильное влияние на развитие новейшей испанской художественной прозы. И это правильно. А что ты мне скажешь об Антонио Рейесе и Нарсисо Арройо у Кларина [12] Алас-и-Уренья Леопольдо (псевдоним Кларин) (1852–1901) — испанский писатель, теоретик литературы. В литературно-критических работах выступал сторонником натурализма (в частности, Э.Золя), но в собственных произведениях следовал преимущественно традициям критического реализма. Наиболее известны его романы «Правительница» (1884) и «Его единственный сын» (1890). В испанской литературе творчество Кларина создает своего рода мост между двумя эпохами и литературными поколениями — 1868 года, эпохи буржуазной революции, и 1898 года, эпохи крушения колониального могущества Испании. или о героях романов Альтамиры, особенно о Гильермо Морено из «Обреченности»? Уж не говоря о тех, кто были не предшественниками, а братьями Антонио Асорина. Само собой, следовало бы учесть и другое: некоторые рассказы Сильверио Ланса или Эмилио Бобадильи, какой-нибудь роман Томаса Карретеро или Франсиско Асебаля… Откуда мне знать? В конце века появилось множество рассказов, где действуют растерявшиеся и нерешительные интеллектуалы. Такова мода. А всякая мода, это уже доказано, приходит (или приходила) из Парижа.