Кристофер Харт - Спаси меня

В 1971-м папочка поверг округу в немалое изумление, женившись на роскошной молоденькой красотке Джессами Нэсмит, которая впоследствии стала моей матерью. Что она в нем нашла — ума не приложу. Может быть, ее очаровало некое затаенное благородство одинокого мужчины (да еще c медалью), безропотно сносящего тяготы и лишения одинокого отцовства. Видимо, она не смогла преодолеть притягательной меланхолии дома, не знавшего женской руки, где обитал, не жалуясь на судьбу и не оплакивая своей несчастной участи, достойнейший человек, мой отец.

Спустя год родился я, единственный сын Джессами и свет ее очей — по крайней мере до тех пор, пока не пришла в этот мир моя сестра.

Я почти не сомневаюсь, что у матери бывали романы на стороне, и все же точно утверждать ничего не стану. Как бы там ни было, родители по-прежнему без ума друг от друга, хотя сдержанны в своих чувствах и не демонстрируют их на людях, как и положено настоящим англичанам. Даже если у матери и были какие-нибудь интрижки, ветреницей я бы ее не назвал: ее поколение, а тем более поколение моего отца, не столь беспечно и романтично, как наше, — боюсь, мы просто слишком торопимся жить.

Возвращаясь в родительский дом, я всегда поражаюсь роскоши, в которой живут мои родители: на одну уже немолодую чету приходится четыре семейные спальни, бескрайняя кухня, гараж на две машины и безупречные газоны, каждый размером с футбольное поле. Рад сообщить: у них нет ни теннисного корта, ни бассейна. Зато не обошлось без лужайки для крокета.

Все в моей бывшей спальне напоминает о годах минувшей юности: на стенах висят плакаты ушедших в небытие трэш-групп; здесь же коллекция подставок под пивные стаканы; под кроватью валяются старые зловонные кроссовки — носить их я уже не стану, а выбросить рука не поднимается. Заглянул в ящик письменного стола — все по-прежнему: сточенные карандаши, стертые ластики и среди прочего крошечный Винни-Пух — точилка, которую я, по всей видимости, лет двадцать назад нашел в рождественском чулочке. Среди моих сокровищ игральные карты и коробка четверостиший на магнитах, школьная фотография и баночка краски для моделирования… Какая непреодолимая ностальгия охватывает при виде всех этих вещей из прошлого!.. Господи, опять икота.

— Ну, рассказывай, дорогуша. Есть уже какое-нибудь прелестное создание на примете?

Мамуля сидит со мной рядом, положив ногу на ногу — ноги у нее, надо заметить, бесподобные — и небрежно закинув руку на спинку дивана. Она всегда обращается со мной так, точно хочет соблазнить. Тех из моих читателей, кто успел испугаться, спешу успокоить: не волнуйтесь, эта история не выльется в рассказ о кровосмесительной связи матери с сыном. Просто мы с ней частенько флиртуем. Возможно, кто-то примет нашу игру за чистую монету и даже отвернется, но я вас заверяю: это не больше, чем результат негласной договоренности, — мы так развлекаемся. Ну вот, теперь матушка откровенно заигрывает со мной: приподняла бровь, чуть подрагивающие губы расплываются в улыбке, задает вопросы о личном.

— Ну же, не ломайся, разве могут быть секреты от мамочки?

— А если я встречаюсь с несколькими?

(Я все чаще отвечаю именно так.)

— Надеюсь, ты лукавишь — мне бы не хотелось думать, что мой сын, — тут она склоняется поближе, — вырос сердцеедом и волокитой. — Мамуля уже снова сидит как прежде и невинно справляется: — А что случилось с Мирандой? Девочка показалась мне такой милашкой…

Я горестно вздыхаю, и она берет меня за руку.

— Назвала меня бесчувственным, безответственным мальчишкой. Сказала, что давно пора было повзрослеть, а наши отношения зашли в тупик. — При этих словах мама легонько сжимает мою руку, и я добавляю: — Ах да, и еще я трачу время попусту, слишком много думаю о сексе, и у меня нет определенной цели в жизни. Или отсутствует мотивация? Нет, вряд ли, Миранда так не выразилась бы. — Пожимаю плечами. — Просто… наверное, сначала я показался ей интересным, умным, загадочным, а потом это прошло. Я как-то по радио слышал, что любовь длится максимум два года.

— Они ничего не смыслят, — отвечает мамуля. — Большей глупости в жизни не слыхивала. Я, кстати сказать, по-прежнему люблю твоего отца.

Она говорит это без иронии, что особенно приятно.

— Ну, может, я не так выразился. Не любовь, а пыл. Ну, знаешь, страсть и все такое…

— А-а, страсть, — задумчиво повторяет она. — Да… — И выпускает мою руку.

Не замечал за собой комплекса нелюбимого сына, но столь внезапное охлаждение несколько задевает меня.

— Давай лучше о тебе поговорим. Что новенького на любовном фронте? Небось какого-нибудь молоденького кавалера подцепила или завела интрижку с управляющим банка?

— Не надо, дорогой. — Сразу три укоряющих слова. — Лучше принесу джина с тоником. Ты как?

Меня только что посетила ужасная мысль: а что, если однажды меня направят в отель и там окажется моя мать? Да уж, хорошенький поворот событий в моей судьбе. Ведь такого не бывает, правда? Припоминаю один фильм, где престарелый джентльмен вызывает девушку сопровождения, и к нему является его собственная дочь. В моем случае получилась бы замечательная смена ролей. Этакое метафоричное действие в современной феминистической трактовке: наделенные экономическим могуществом женщины-хищницы паразитируют на бедствующих, сексуально подчиненных мужчинах.

Мне порой кажется, что я стал героем «Красотки» наоборот. Правда, пока никто из моих клиенток не догадался подхватить меня на руки и унести в сказочную страну навстречу любви и счастью. Да и я далеко не так хорош в мини-юбке и ботфортах, как Джулия Робертс.

Напитки готовы, я выпиваю свой коктейль залпом. Ледяной бокал обжигает пальцы, и я прижимаю их ко лбу.

Рядом, на узеньком пятачке, пристраивается мамуля и, обвив меня рукой, тихонько прижимается ко мне. Повеяло духами. Кажется, она пользуется «Живанши». Похоже, матушка полностью уверена, будто я сижу и грущу по Миранде или ломаю голову, где бы найти работу. Ей даже невдомек, что моя единственная профессиональная деятельность в настоящий момент — карьера проститутки. Только пока ей знать об этом рано. Мамуля ворошит пальцами мои волосы.

Пикантность наших отношений усиливается и тем, что по возрасту мать ближе ко мне, чем к отцу, — пусть и не намного. Между нами разница двадцать один год, а между ней и отцом — двадцать один год и три месяца. Ну или около того. А потому, когда мы с ней решаем чуточку подразнить нашего почтенного папашу (а это случается отнюдь не редко), мы превращаемся чуть ли не в брата с сестрой.

Хорошо, хотя бы, что она мне не мачеха… Иначе одному богу известно, до чего бы мы дошли.

Слепое обожание матери имело и положительные для моего становления моменты. Разумеется, при таком отношении я мог бы превратиться в крайне разболтанное существо — благо нелегкая миновала. Что я получил? Во-первых, мне нравится находиться в обществе женщин, а во-вторых, смею надеяться, и они с охотой принимают меня. И вообще должен заметить, что лучше всего мою скромную персону встречают именно представительницы прекрасного пола. Я далеко не красавец и не ловелас, просто женщины по доброте душевной с радостью принимают тех, кто их любит. Большинство же мужчин — а в особенности англичане — слишком глупы, чтобы оценить этих милых существ по достоинству. Или слишком ленивы — ведь куда проще якшаться с себе подобными, не рискуя быть непонятым и не опасаясь недосказанности.