Александр Анянов - Рожденные ползать

Не дойдя шагов двадцать до замершего строя, они остановились. Длинный встал впереди. Лысый и начштаба чуть позади него, на одинаковом расстоянии.

— Эскадрилья, равняйсь! Смирно! — снова гаркнул Паханов и пошел по направлению к длинному подполковнику, который оказался командиром полка.

Ничего такого, чему нас учили на военной кафедре, в походке комэска я не заметил. Во всяком случае, это можно было назвать строевым шагом только с очень большой натяжкой. Подойдя для доклада, Паханов лодочкой приложил руку к козырьку фуражки. Следом за ним выходили командиры других эскадрилий. Их строевая подготовка показалась мне даже похуже. После окончания докладов, командир объявил:

— Сегодня у нас день предварительной подготовки к полетам. Завтра — полеты. Работаем по обычному плану. Вопросы есть?

— У меня есть, что сообщить дополнительно, — выступил из-за спины командира лысый подполковник. — Внимание командиров эскадрилий. Кочегарам, заступающим сегодня в наряд, пройти собеседование на предмет установления морально-политических и деловых качеств. Чтобы солдат хорошо работал, этому должны содействовать его помощники — офицеры и прапорщики.

Лысый сделал паузу и оглядел строй, словно проверяя, до всех ли дошла суть сказанного, после чего продолжил:

— И, еще. Каждый, кто умеет пользоваться календарем, тот уже, наверное, знает, что в следующее воскресение у нас праздник — День Авиации. А, вот теперь вижу. После моего напоминания кое у кого в глазах появилось осознанное выражение лица. Короче, праздник необходимо обозначить! Замполитам эскадрилий после построения подойти ко мне на инструктаж.

Я решил, что ослышался и спросил стоящего рядом лейтенанта:

— А это кто?

— Замполит полка, подполковник Птицын, — прозвучало в ответ.

— А…, — протянул я. — Понятно.

— Вопросы? — снова переспросил командир полка. — Нет? Тогда офицеры в клуб, техники на стоянку. Разойдись!

Зеленая масса, разбившись на два ручейка начала растекаться в разные стороны. Я же не трогался с места, как та обезьяна из анекдота. Когда лев приказал всем зверям поделиться на две группы, в одной — умные, в другой — красивые, обезьяна осталась стоять посередине со словами: «А мне что, разорваться что ли?»

Задача была очень не простая и, наверное, я мог бы решать ее до завтра, если бы меня не окликнул комэск. Теперь рядом с ним стоял высокий толстый капитан, с солидным выпирающим вперед брюшком. Было в нем никак не меньше 120-130 килограммов живого веса. Толстячок оказался инженером эскадрильи — капитаном Тихоновым. Он слегка кивнул мне вместо приветствия и махнул рукой:

— Давай, дуй сейчас на стоянку. В эскадрильском домике подойдешь ко мне, поговорим. Куда идти знаешь? Вон крыша темная видна между деревьев. Видишь? Ну ладно, давай двигай за всеми.

Получив правильное направление, и сообразив, наконец, что слово «офицеры» относится только к летчикам, я кинулся догонять указанную мне инженером группу людей. Вполне естественно, что в ней присутствовали, замеченные мною ранее ребята в гражданской одежде. Поравнявшись с ними, я поздоровался и мы познакомились. Все они были призваны в течение последних пары недель. Двое из них оказались недавними выпускниками Московского авиационного института, один — Харьковского. Последним представлялся очкастый. Смущенно улыбаясь, он поправил очки и назвал свое имя:

— Юра. Гусько Юра. Закончил…

— Да знаю, знаю, — прервал я его. — Окончил наш институт и живешь вместе с Аликом и Сергеем. Здорово, земеля!

Юра Гусько, откликающийся на подпольную кличку «Гусь», являлся выпускником все того же всемирно известного Института Инженеров Гражданской Авиации. Теперь, немного истории.

Маленький Юра был единственным ребенком в семье. Нельзя сказать, что ему в детстве ни в чем не отказывали или как-то особенно баловали. Этому абсолютно не способствовала зарплата папы, работающего скромным снабженцем по металлу, в одном из многочисленных главков города Бобруйска. Однако родитель щедро делился с сыном жизненной премудростью, стараясь уберечь его от повторения своих собственных ошибок. Любимой папиной пословицей была: «Ешь пирог с грибами, да держи язык за зубами».

Лет до пятнадцати Юра рос обыкновенным советским ребенком. Он хорошо учился, собирал макулатуру и металлолом. Был примерным пионером, затем комсомольцем. Однако по мере взросления с ним стали происходить явные отклонения от нормы.

В его поведении стали все больше и больше появляться элементы, чуждой нам морали: слепое преклонение перед всем западным, склонность к тунеядству и праздному времяпровождению. Трудно сказать, что оказало на него наибольшее влияние. Может быть, романы Фенимора Купера и Майн Рида о бескрайних и сказочных просторах Дикого Запада, а может передачи «Голоса Америки» о бескрайних и сказочных свободах западного человека. Доподлин?но это не известно, только яблоко стало укатываться все дальше и дальше от семейной яблони, мечтая по возможности, совсем выкатиться из Родного Садика.

Однако истинным венцом Юриных недостатков, стало поистине неукротимое желание, ежедневно, хоть что-нибудь получать даром. Если бы Гусько был рыцарем, то на его гербе было начертано одно-единственное и сладкое слово — «Халява». Она поистине стала главным Юриным мотиватором и движителем. День, прожитый без халявы, наш герой считал прожитым зря и безжалостно вычеркивал из памяти. Воровство компота в столовой, езда без билета в общественном транспорте, невозврат книг в библиотеку и многое другое, стало принципом его существования.

Вполне естественно, что все это переносилось и на отношения с женским полом. Надо ли говорить, в связи с этим, у нашего героя никогда не было ни то, что жены или любовницы, но даже более-менее постоянной подружки. О боже, как же все-таки меркантильны эти женщины!

После окончания школы, Юра решил уехать из родного города, как можно дальше на запад и поэтому поступил в Институт Гражданской Авиации в Риге. В студенческой жизни он тоже не изменил своим принципам: хождению по лекциям, он предпочитал чужие конспекты и шпаргалки. Вечно попадающий в какие-то дурацкие истории, рассеянный и несобранный, в своих нелепых очках, Юра вызывал у кого-то из преподавателей смех, у кого-то — жалость, что помогало ему с грехом пополам переползать с курса на курс. Хотя конечно, не стоит принижать и его собственных способностей. Ведь для того чтобы не учиться совсем и не вылететь при этом из института, нужно было иметь достаточно светлую голову.

Зато во всех институтских кружках (бесплатных, разумеется) знали студента Гусько с другой стороны. Его очки, в толстой роговой оправе, мелькали то тут, то там. Он быстро увлекался чем-нибудь, потом бросал, и опять был в числе энтузиастов уже нового клуба. Юрины интересы были поистине необъятны, все волновало его живую натуру. Здесь был и дельтапланеризм, и постройка гидросамолета, и студенческий театр, и теория питания доктора Брэгга и многое, многое другое.