Галина Щекина - графоманка

В статотделе по-домашнему звякали стаканы и шумел чайник.

— Девочки, всю неделю были отчеты, вот увидите, на снег нас скоро погонят.

— Мало ли что. У меня еще отчеты не кончились.

— У нас что, дворники уже не существуют?

— У нас есть мужчины в отделе, они должны в первую очередь.

— Наивная. Не мужчины, а на-чаль-ни-ки…

Лицо шефа было бесстрастным. Ларичева подумала — а что он чувствует, когда слышит всю эту болтовню? Он понимает хоть, что камни летят именно в его огород? Или он глухой?

— Забуга, тот электрик, помнишь? Он, оказывается, стихи пишет. И такие грустные стихи, просто душу разрывает!

— Фу, Ларичева, фу. Даже и не думай. Это для нас не вариант.

— А кто, Губернаторов? Куда нам!

— Не только. Получше-то подумай.

— Ну, не знаю. С моей стороны или…

— Да нет. Ты в коридор-то выходишь? Ну? Глянуть не на кого.

— Ну, — не доходило до Ларичевой.

— Так и не выходи, — одним ртом, без звука сказала Забугина.

— А…

— Бэ…

Ларичева опустила голову, боясь, что шеф слышит все это. Потом украдкой взглянула. Он сосредоточенно разглядывал какую-то ведомость. Хлопчатая темная водолазка, серый клетчатый костюмчик, все какое-то тонкое на нем, стираное. Под этой оболочкой угадывалась сила, скрытая и молчаливая. Один раз Ларичева видела, как он шел на работу в этом костюмишке, прямо по морозу. Ей стало не по себе. Руки и лицо у шефа были фиолетовые от стужи. Карбышев какой-то. Но пепельно-седые волосы и притом лицо загорелое среди зимы — в этом что-то актерское было… Странная Забуга, сама перед ним наклоняется в декольте, а тут чуть ли не на подносе другой подает. Она не считает Ларичеву опасной соперницей, это очевидно…

После обеда всем скомандовали идти на снег. Это была такая повинность: разбивать смороженные за зиму пласты и набрасывать мелко на тротуар. Сапоги у Ларичевой промокали и она, взявшись вначале рьяно, потом встала на поребрик и с него никуда. Щиколотки ныстерпимо ныли. Попозже подошли начальники отделов и техперсонал. Ларичева обрадовалась и пошла, проваливаясь, в сторону Упхолова. Образ передового электрика был алкарот: глаза заплыли, скулы и подбородок в щетине. Вокруг него плотно висело облако перегара.

— Привет, Упхолов. Как ты? А я прочитала твою тетрадку. Ты там настрочил столько чернухи, ужас, иногда до тошноты. Ты показывал кому-нибудь?

— Здравствуйте, — выдавил Упхолов. — Нет.

— А стихи-то как поразили. Слышишь? Бесподобные. Про малолетнюю проститутку. Кудряшки на висках, глаза, как сливы, портфель порвался с одного конца. Про горошины деревень. Ты что, деревенский? Все деревенские хотят вернуться обратно. Ты тоже?

— Нет.

Ларичева почувствовала, что навязывается. Зачем же он тогда принес эту тетрадку, алкаш поганый? И разговаривать не хочет.

— Тебе надо к нам в кружок прийти. Там, конечно, всякие люди есть, может, не все похвалят, но все же. Есть куда новье принести. Обменяться, так сказать. Это в библиотеке нашей. Раз в месяц по четвергам. И есть еще в Клубе железнодорожников, знаешь? Придешь?

— Я был. Тебя там не было.

Ларичева обалдела. Потом вспомнила, что сама раза три не была, с детьми сидела, пока кто-то по командировкам… Вздохнула и пошла прочь. Он даже не оглянулся. Забугина не пропустила инцидент:

— Ты решила приударить? Уже тем, что подошла к нему — просто пятно на себя посадила. Ты не можешь бегать за такими… Типичный маргинал.

— А кто это?

— Откуда я знаю.

— Я только про тетрадь сказать.

— Сам бы пришел, невелика птица.

— Забугина, миленькая, он не в себе.

— Алкаши всегда не в себе. И потом, посмотри, на что он похож. То ли монгол, то ли татарин. А сейчас иди от меня быстрей. К тебе кто-то идет.

И Забугина, резко отделившись, стала бросать снег в другую сторону.

Несмотря ни на что, Забугина всегда была начеку. Всегда секла момент!

ЧТО ОТДАТЬ ОТЧИЗНЕ

К Ларичевой под светлыми сводами студеного неба подошел шеф в костюмишке и шарфике.

— Ларичева, вы где живете? Где-то в центре?

— Ну да, возле “Гипропро…”

— У меня просьба к вам. Не могли бы вы зайти там к одному человеку?

— Когда, сегодня? Но как же садик? Это на другом конце города.

— Я отпущу вас пораньше, и вы успеете в сад. Завтра день его рождения…

— Это ваш друг? Почему тогда не вы сами?

— Не уверен, что обрадую… Вы поймете. Я не хотел обсуждать это в отделе. В канцелярии подготовлен адрес, вы только зайдете за цветами. Согласны?

— А почему не Забугина?

Шеф протаял улыбкой сквозь вечную мерзлоту.

— Вы сумеете не хуже.

— Ладно.

— Я знал, что вы не откажете. Спасибо. — Он взял ее руку зазябшую и, положив на свою ладонь, мягко прижал другой. Руки у него были сухие и абсолютно горячие. Вот так Карбышев…

Кнопка дверного звонка была старинная и торчала зеленым столбиком, вокруг были виньетки. После звонка дверь открылась моментально, как будто там уже ждали. Встретил грузный седой человек, похожий на Эльдара Рязанова. Брови были широкие и шевелились, как змеи. Быстро и бесшумно повесив ларичевское потертое пальто, он проводил ее в кабинет. Там стоял старинный кожаный диван, огромный, как площадь, деревянный двухтумбовый стол с зеленым суконным верхом и монументальная лампа матового стекла. Ларичева чуть сознание не потеряла. Перед ней стояла живая легенда отрасли. Она протараторила, залившись краской, приветственные слова адреса, вручила папку, цветы. Запнувшись, добавила:

— Вас все помнят и любят.

— Похоже на то. — Живая легенда Батогов усадил гостью в кресло, поставил перед ней на стол чудный серебряный подносик, серебряные стопки, алое вино в графине, яблоки. И рокочущим голосом:

— Прошу. Похоже, что забыли, как я им насолил. А Вы, значит, работаете у Нездешнего. Хороший мальчик.

Седой шеф — мальчик? Так-так. Вопреки рюмочке Ларичева сидела зажатая до потери пульса. Ей казалось, что она сидит тут благодаря роковому случаю, что все эти рюмки и конфеты не для нее, что она вместо кого-то… Хотя простота и обаяние великого человека гипнотизировали. Он двигался легко, ходил неслышно, шутил, заряжал зажигалку от газового баллончика и вкусно-вкусно закуривал. Показал даже фотографии из своего архива. Вот он студент. На лыжах с детьми. На демонстрации. На совещании во Дворце съездов. С группой директоров за рубежом. Над диссертацией. В лесу. Везде нечеловечески красивый… На кого-то он похож. В молодости. То же благородное породистое лицо, та же вьющаяся грива волос назад… Было чувство, что она видела его молодого…

“Где компания? — терялась в догадках Ларичева, — где, черт возьми, старинные друзья и прошлые любови?”

Вдруг по нервам ударил крик. В дверях стояла прозрачная старая дама в измятых желтых кружевах.