Сергей Чихачев - КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями

А этот не пьёт. Ни капли. Завязал давно, зашился и шов закодировал. И по-русски немного разговаривает. Она, конечно, к себе убежала в купе, подкрасилась, чаю всем разнесла, наорала на кого надо – и к нему. В Питер-то в основном люди деловые мотаются. Быстро спать всех сморило. Слава богу, не ей спортсмены достались, сборная, блин, чего-то по чему-то. Знает она этих спортсменов. За ними никто не угонится насчёт выпить. А о тренерах и говорить нечего. И гормоны вколотые гуляют. Пронесло, Таньке они достались.

Ну разговорились с финном, в коридоре стоя. Потом у неё в купе сидели. Только разговаривали – не подумайте чего. Он не лез, ну и она не очень предлагала. Говорили-говорили, чай пили, глядь – уже и Питер. А ночь пролетела – не заметили. Попрощались. И через день чувствует она: чего-то не хватает. Скучает вроде как по нему. Больно он забавный.

И так вот вспоминала она его, вспоминала, а недели через три опять он, собственной персоной, в другом вагоне обратно в Москву едет. Она, как его завидела, прилетела сразу. А чего прилетела-то, запыхалась вся, спрашивается? А если её и не ждут вовсе? Ан нет, и он обрадовался. Вот тебе и раз. Он-то по ней, выходит, тоже скучал. Ну и обратно всю ночь в коридоре стояли.

И главное, он себя ведёт как дурак – хоть бы приобнял, что ли, или облапал бы вежливо. Так ведь нет – стоит, краснеет и только за руку подержался разок. И смех и грех. Пятый класс средней школы. И она себя почему-то так же ведёт – краснеет как девочка. Какая же, спрашивается, товарищи, это девочка, когда у неё самой уже девочка двенадцати лет? А вот нет, заливается краской.

Доехали до Москвы, он ушёл опечаленный какой-то, а она чувствует – всё! Влюбилась. Втрескалась. Хоть он финн, хоть бурят. Бегает по вагону, в руках у неё всё летает, вагон блестит чистотой, проводницы другие сбежались поинтересоваться – ничего им не сказала, никому. Нечего им знать. Таньке только сказала. И ещё одной, из третьего. А так молчок. Да и так всё понятно. Ни с чем не спутаешь.

Ну вот так и ездили они ещё дважды. И только недалеко от Москвы в последний раз отъехали, в любви он ей – как в книжках, как в книжках только бывает глупых, господа! – признался. У неё и сердце замерло от счастья. А он, понимаешь, насчёт жениться. Сам весь красный, смущённый, стакан с чаем идиотским крутит. В купе у неё сидят. И она – неудобно даже рассказывать, как будто подсматриваешь – расплакалась. За всё расплакалась сразу – за дочку, за себя, за Финляндию – и совершенно некстати, конечно.

Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы бабы это кстати делали? В смысле плакать? Вот то-то.

И финн смутился уже так от этого, что хоть прикуривай. Правильно, это тебе не линию Маннергейма держать, тут баба, вишь, счастливая плачет! Надо было им баб туда, на линию, посылать. Они бы быстро там скисли, финны.

Ну и в слезах прямо она к нему на грудь бросается – обниматься. И он её, понимаешь, обнимает тоже со своей стороны, и прижимает. Слава богу, целоваться всё-таки начинают. Еле я, честно говоря, дождался. И вот, целуются. Такую сцену в Мексике показать – пол-Мексики слезами зальют. В одноимённом заливе уровень воды поднимется, товарищи, если Мексика увидит, как эти двое обнимаются.

Боже мой, бывает же такое счастье!

Только отвлеклись они всё-таки на секунду, потому что звук какой-то странный был. В стекло что-то ударилось с той стороны. И сильно ударилось так. Они друг от друга оторвались, посмотрели – след какой-никакой на стекле остался. Там по встречной колее товарняк проходил, шумно как-то очень – тормозил он, что ли, или гудел? В общем, чёрт его знает, что это такое было. Они, кроме друг друга, ничего не слышали толком. Может, с товарняка деталь какая отлетела. А может, дети камень бросили грязный, повеселиться. А вот что стукнуло – они и не видели. Ну и ладно.

И оборачиваются опять друг к другу, и героиня наша берёт всё в свои руки, вызывает огонь на себя, и форменный китель на себе наконец расстёгивает, и финн немеет окончательно.

Счастливы оба. Хорошо-то как, а? Вот вам и любовь, маловеры! А вы говорите, проводницы, проводницы…..

В следователи как человек попадает? Да обычное дело – через книжки. Читает их в детстве, читает, потом следователем становится. Ну бывает, конечно, и по-другому. Например, династия бывает – дед в НКВД, папа в МВД, сын в следователях при том же ведомстве. Или после армии. Идти человеку некуда особо – идёт в милицию. А если поумнее – то в ГАИ.

Но иногда всё-таки книжек иной начитается, подрастёт – и вперёд. Одна только беда с этими книжками. Там ведь, если вы помните, Холмс у себя в квартирке живёт. Скрипки, трубки, кокаин. Ватсон, старый друг. Одно удовольствие. Или вот господин Мегрэ. Побродил по Дворцу правосудия, почихал с жалобным видом, поймал на эту жалобность преступника как на удочку – и домой, к госпоже Мегрэ, гриппом болеть семнадцатый раз за год. Она ему чай с малиной и градусником перорально, а он в бреду всё преступника вспоминает. Я уж о Ниро Вульфе не говорю. Это который преступников шарил, не отходя от ресторанного столика у себя дома. Бывало, позвонит он в звонок, ему тут же всех подозреваемых приводят, он сердито покажет на кого-нибудь, того уводят люди в галифе. А он обратно в звоночек звонит, требует свежевзбитых по морде перепёлок с апельсиновыми трюфелями, температура блюда плюс сорок семь градусов… Рай! Конечно, тут в сыщики захочется.

Но! Нет у нас в номенклатуре пока должности «сыщик». А вот должность «следователь» как раз есть. И приходит такой холмс в прокуратуру или в угро, и тут выясняется, что хрен тебе трубки, ватсон, кокаин, грипп и трюфеля. А есть у тебя кабинетик зашарпанный, один на двоих, коридор узкий, лампочки яркие, дёгтем воняет. И есть у тебя начальник. У Холмса, спрашивается, был начальник? Фига. Не было. Ну много бы он смог преступников поймать с начальником? Который смотрит на смету поездки в Швейцарию – не за олигархами, за Мориарти – тушит сигаретку в пепельнице, глаза красные на тебя поднимает и говорит тебе следственным тоном: «Ты что, охерел?» Или пойди попробуй по нашим коридорам следственным в гриме пройдись. Под кого он там гримировался? Под бродягу, бомжа по-нашему? Во-во, пройдись-ка этаким стариком-бомжарой а-ля ранний Шерлок. Мимо дежурки. Мимо капэзухи прошвырнись этаким фертом. К начальнику в гриме зайди. Я посмотрю, что от тебя останется.

Так вот. И выясняет следователь, что его работа основная – протоколы различные писать и вообще бумажки составлять. Какой там за бандитами бегать – на это есть РУОП, РУБОП и отец их ОМОН. Они на бандита накидываются, руки ему крутят, на пол кладут и права зачитывают, прямо по почкам. А вот бумажки – это как раз следователь.