Наоми Суэнага - СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА, или райский ангел

— Я хочу и впредь быть твоей опорой. Я хочу быть рядом. Всё это звучит до ужаса банально, но я действительно хочу служить тебе защитой.

А ты и впрямь на редкость благородный и чистый человек. Кто бы мог подумать? Кажется, я сейчас заплачу.

Сегодня я впервые узнала тебя по-настоящему.

— Одним словом, прошу любить и жаловать.

«Прошу любить и жаловать»… Кэндзиро явно смущён: искренность его слов так не вяжется с обстановкой этого номера в лав-отеле. Я подумала, что мне дороги отношения с ним. Я хочу, чтобы мы навсегда остались друзьями. Приятелями. Переступить разделяющую нас грань очень легко, но пусть между нами всё остаётся по-прежнему.

Словно уловив моё настроение, он протянул мне руку, и я крепко её пожала.

— Ну, а теперь за дело!

Я и моргнуть не успела, как Кэндзиро, оставшись в одних трусах, повалил меня на кровать. В ужасе я начала биться и метаться, как выброшенная на берег рыбёшка.

— Перестань! Прекрати!

— Ну что ты вопишь? Хватит вырываться.

— Перестань! Я не хочу!

— Я же сказал, у любви нет конечной остановки! Наш поезд будет мчаться вперёд, оставляя позади все станции… Ведь у него нет тормозов.

— Пусти, ты зажал мне рот.

— Разве ты не хочешь вместе со мной полететь вниз с откоса? Ну же, давай.

— Это… Это нехорошо!

— Я сделаю так, что нам будет хорошо. Всего три схватки — и порядок. Ну что это? Зачем же применять силу? Завтра мы свободны. И послезавтра тоже. И послепослезавтра. И потом. Может быть, теперь нам уже вовек не видать никакой работы!

В этот миг снаружи послышался душераздирающий вопль, и кто-то принялся колотить в дверь нашего номера так, словно намереваясь её вышибить. Кэндзиро живо вскочил с кровати и кинулся к двери. Кто это к нам ломится?

— Я не могу тебе открыть! — заорал он неведомому посетителю. — Ринка, не бойся. Не могла бы ты на минутку выйти в ванную? Я сейчас всё улажу.

— Почему? Что произошло? В чем дело?

— Делай, что тебе говорят!

Повинуясь суровому приказу, я ретировалась в ванную комнату. Там висели маленькие водонепроницаемые часы. Они показывали три часа дня. Интересно, что я делаю здесь в это время? Да ещё в одежде?

Сквозь прозрачную дверцу ванной мне видна комната. Странно: Кэндзиро стоит перед телевизором и, вперившись в экран, переругивается с кем-то. До меня долетают обрывки фраз: «Если не нравится, бросай всё к чёрту!», «Я давно уже говорю: лови удобный момент».

На экране я вижу вопящую сквозь рыдания женщину. Рядом с ней лежит голый мужчина. Они находятся в комнате, как две капли воды похожей на нашу.

Видимо, это соседний номер.

Я чувствую, как от лица у меня отливает кровь. Мне приходилось слышать, что в некоторых гостиницах номера оснащены телевизионными камерами, позволяющими влюблённым парочкам наблюдать за тем, что происходит в соседнем номере. Но я никак не могла предположить, что Кэндзиро выкинет такую подлянку.

— Ловко же меня подставили! — воскликнула я в отчаянии и, пошатываясь, вышла из ванной.

— Я же просил тебя не выходить. Идиотка!

— Что значит «подставили»?! — взвизгнула женщина в телевизоре, содрогнувшись всем телом, и обхватила голову руками. — Я так и знала, что ты мне изменяешь.

— Ничего я тебе не изменяю. По крайней мере, пока, — огрызнулся Кэндзиро, обращаясь к женщине на экране. Я заплакала. А потом изо всех сил врезала Кэндзиро и обозвала его шизоидным типом.

— Ты что? Больно! Погодите вы, обе. Женщина на экране ошеломлённо вскрикнула:

— Ринка!!

— А-а, это ты?

Я узнала её. Это была Кахо Дзёдзима. Джазовая певица, с которой мы встретились накануне. Кэндзиро злобно бросил ей:

— Зачем ты притащила сюда своего клиента?! Я же сказал тебе, в какой гостинице этим заниматься.

— А ведь я прямо как чувствовала! Я давно уже просекла, что между вами что-то есть.

Интересно, что она хочет этим сказать?

— Кажется, вас зовут Кахо-сан? — резко произнесла я. — Если не ошибаюсь, до вчерашнего шоу мы с вами не встречались.

— Я давно уже про тебя знаю, Ринка.

И тут я наконец вспомнила. Как будто все кусочки картинки-головоломки вдруг встали на место. Я вспомнила её голос.

«Прошу тебя, не звони…»

«Ты опять ей названиваешь?..»

Этот страдальческий, сдавленный, приглушённый голос в телефонной трубке… Всякий раз, когда Кэндзиро, охваченный беспокойством о моей персоне, звонил мне, его словам вторили эти едва различимые стенания. Вне всякого сомнения, Кахо была его девушкой.

— Разве ты не клялся, что любишь только меня, что обнимаешь только меня? — причитала Кахо, взывая к телевизионному экрану. Её нагое тело было обернуто простынёй. Во время нашей первой встречи на ней было платье в точности такого же фасона. — Разве это не твои слова?

За спиной у Кахо маячил плешивый мужчина средних лет. Он был уже в рубашке и теперь второпях натягивал брюки. Через некоторое время он на цыпочках прошмыгнул мимо неё и исчез с экрана. В следующую секунду в коридоре раздался стук хлопнувшей двери.

— Кахо! — заорал Кэндзиро.

— Что? — радостно откликнулась та.

— А деньги он оставил, твой клиент?

— А? — вытаращила глаза Кахо.

— Скотина! Старый лысый перечник!! — выкрикнул Кэндзиро и, толкнув дверь ногой, выскочил наружу.

Мы с Кахо в растерянности глядели друг на друга, разделённые экраном телевизора. Затем она с грустным видом медленно поднялась на ноги и пропала из поля моего зрения. На опустевшем экране виднелась лишь оставленная в беспорядке двуспальная кровать. Один человек любит другого. И любовь его оказывается неразделённой. Это ощущение, казалось, запечатлелось в каждой складочке смятой простыни на этом одиноком, похожем на руины ложе. Почувствовав себя совершенно опустошённой, я выключила телевизор и рухнула на кровать.

Вдруг раздался воинственный вопль, и горло мне, точно арканом, сдавили пальцы набросившейся на меня женщины. Это Кахо. Ну всё, я пропала! Надо было закрыть дверь, прежде чем погружаться в философские размышления. Двуспальная кровать превратилась в поле битвы.

— Ринка! Это ты его соблазняешь, я всё видела!

— Неправда. Ты оши… ошибаешься!

— Меня не проведёшь. Поздно! — орала голая Кахо, сидя на мне верхом.

Хорошо, что меня не угораздило родиться мужчиной, подумала я. Вот был бы ужас! Тряся своими огромными грудями (именно такими я их себе и представляла), она продолжала отвешивать мне плюхи. А я продолжала смотреть на неё глазами, полными ненависти.

— Если б ты не была клушей, Кэндзиро бы у тебя не увели! — не успела я произнести эти слова, как почувствовала железный привкус крови на разбитой губе. В таких случаях полагается стискивать зубы. Чёрт бы меня побрал!

Вволю натешившись рукоприкладством, Кахо вдруг обмякла и, плача, повалилась на меня. Ну, а я по своей хилости настолько выбилась из сил, что была не в состоянии сбросить её с себя.