Анош Ирани - Песня Кахунши

Вдруг в одной из лачуг открывается дверь. Раздается старушечий голос:

– Кто это там?

– Скройся! – отвечает Ананд-бхаи.

Но старуха уже разглядела в темноте людей, поливающих бензином соседский дом, может, даже ножи разглядела, и принимается голосить что есть мочи.

– Замок! Замок заприте! – кричит Ананд-бхаи.

Его голос взрывает ночь. Пятеро бросаются к двери синей лачуги. Среди них – человек с железным прутом. Мунна защелкивает замок.

Шаан-Гали просыпается, но налетчиков это не смущает. Ананд-бхаи выхватывает фонарик, направляет луч на старуху, поднявшую тревогу, потом на жителей квартала, выбегающих на улицу. Полуодетые люди протирают заспанные глаза, силясь понять, что происходит.

Их останавливает окрик Ананда-бхаи:

– Убьем каждого, кто сунется!

Ханиф с семьей понимают, что заперты. Они отчаянно колотят в дверь. Люди Ананда-бхаи отгоняют соседей.

– Все по домам! – орет Ананд-бхаи.

– Какого черта, вы кто такие? – кричат из толпы.

Ананд-бхаи освещает фонариком собственное лицо. Луч, направленный снизу вверх, зажигает золотые искорки в его бороде, круги под глазами кажутся черными.

– Здесь почти все знают, кто я такой, – громко говорит он. – Мы пришли с добром. Позапрошлой ночью в Джогешвари сгорела семья индуистов. Мы хотим восстановить справедливость. Этой ночью будут гореть мусульмане. Мы убьем каждого, кто попытается нам помешать. Так что решайте, чья жизнь вам дороже. Скоро весь город запылает, и вашему кварталу потребуется моя защита!

– Огонь и на нас может перекинуться! – говорит кто-то.

– Этот дом… на отшибе. Мы обо всем подумали. А теперь – по домам!

Люди Ананда-бхаи не выглядят богатырями, но оружие в руках добавляет им свирепости. Толпа разбредается по своим хлипким лачугам под жестяными крышами. Ананд-бхаи опускает фонарик.

Вдруг человек с железным прутом, будто услышав что-то, подскакивает к окошку синего домишки.

Ставни открываются.

Он без предупреждения бьет железным прутом по лицу, мелькнувшему в окне. Раздается страшный хруст, и лицо исчезает. «Это и был Ханиф-таксивала», – думает Чамди. Человек с железным прутом ждет у окна, готовый нанести новый удар.

– Помогите! Помогите, кто-нибудь! – рвется из лачуги женский крик и уносится в темноту улочки.

И тут же раздается плач младенца. Чамди цепенеет от ужаса, представляя себе, как корчится на полу Ханиф, как хлещет кровь из разбитого рта, как жена Ханифа в отчаянии бьется о запертую снаружи дверь.

Никто из соседей не спешит на помощь. Большинство попрятались по домам, а те, что остались, тоже оцепенели, как и Чамди.

Из темноты появляется Ананд-бхаи с коричневой бутылкой в руке.

– Знаешь, что это? – спрашивает он. – Здесь горючая смесь, а белая штука – это фитиль. Я поджигаю, ты кидаешь бутылку в окно.

Чамди не верит своим ушам. Он безмолвно смотрит на Ананда-бхаи.

Тот наклоняется к Чамди:

– Я хочу, чтобы бутылку бросил именно ты. Только так можно показать, чего ты стоишь, понял?

– Прошу вас…

– Спали эту семейку. Иначе сам сгоришь вместе с ними.

– Не могу… Я правда не могу…

Ананд-бхаи берет его за горло и смотрит прямо в глаза. Чамди не в силах ни зажмуриться, ни отвести взгляд. Под ложечкой возникает мерзкое ощущение, будто что-то рвется наружу.

Большой палец давит на кадык.

– А как же Гудди? – спрашивает Ананд-бхаи. – Ты о ней подумай.

– Убивайте и меня, и Гудди, – хрипит Чамди, – но я не могу…

– Нет, я убью только тебя, – говорит Ананд-бхаи. – Ханифу с семьей все равно не жить, бросишь ты бутылку или нет. А вот судьба Гудди в твоих руках. Если ты откажешься, я ее продам. С ней будут мужики развлекаться.

Слова гвоздями впиваются в сознание Чамди. Мерзкое ощущение становится все сильнее.

Ананд-бхаи кладет руку на плечо Чамди и подталкивает к окну. В другой руке у него бутылка.

– Бросай! Ты должен стать мужчиной!

Но Чамди не в силах двинуться с места.

Он слышит вопли женщины. Он даже видит ее, хотя в окне никого нет. У жены Ханифа огромные черные глаза, такие же, какие должны быть у матери Чамди.

Ананд-бхаи сует ему бутылку:

– Давай!

– Умоляю… я не могу…

– Ночь за ночью будет Гудди плакать, молить о смерти, а все из-за тебя. Этим все равно не жить. Ты о Гудди подумай. Она станет такой же, как Куколка. Помнишь Куколку?

Чамди помнит Куколку. И кровь помнит.

Щелкает золотая зажигалка. Язычок огня колеблется.

– Я умоляю… умоляю…

– Давай, Чамди! Не то я прикажу продать ее сегодня! Этой же ночью!

Пальцы Чамди сжимаются вокруг бутылки.

– Пошел! – кричит Ананд-бхаи и поджигает фитиль.

Чамди швыряет бутылку в окно.

И слышит, как она разбивается об пол. Вспыхивает пламя. Ночь оглашается воплями, словно кто-то бьется в лапах голодного зверя.

Люди Ананда-бхаи разбегаются. Сам он не двигается с места. Его черная фигура словно соткана из ночной тьмы. Чамди не в силах понять, как можно улыбаться в такую минуту. Ананд-бхаи не собирается убегать.

А вот Чамди бежит.

Во дворе ни души, все разошлись. Даже дверь в комнату Ананда-бхаи закрыта. Не спит только коза, лежит у своего колышка и время от времени мотает головой.

Чамди сидит на земле и смотрит на козу. Он прибежал сюда больше часа назад, но в дверь Дарзи так и не постучал.

Гудди увидит его и сразу поймет, что он сделал. Ему нечего ей сказать. «Я убил сегодня троих человек». Может, она его и не узнает. Вдруг у него теперь совсем другое лицо?

Вот миссис Садык все равно бы его узнала. Чамди так и слышит ее дыхание у самого уха, слышит ее слова: «Запомни: украдешь один раз, а вором останешься на всю жизнь». А он отвечает: «Я гораздо хуже, чем вор». Ей будет так больно, что она перестанет дышать.

Если бы только он остался в приюте! Он бы так и жил в обнимку с бугенвиллеями. Чамди закрывает глаза и представляет, как нюхает лепестки. А они сразу увядают, едва соприкоснувшись с его кожей.

Он видит жену Ханифа, ее длинные черные волосы горят. Она смотрит на Чамди.

Ночную тишину прорезает крик. Чамди открывает глаза – вокруг никого. Хоть бы Ананд-бхаи ему уши отрезал! Иначе Чамди до конца дней своих так и будет слышать крики Ханифа и его жены.

Наверное, их соседи до сих пор тушат пожар. Может, дом сгорит, а семья спасется.

Но Чамди сразу понимает, что этого не будет. Ананд-бхаи для того и остался. Спастись не удастся никому. Лишь бы Ханиф и его семья умерли раньше, чем догорит их дом.

За дверью кто-то кашляет, выходит старуха, сплевывает на землю, охает. Чамди она пока не заметила. Не может он сейчас смотреть людям в глаза. Старуха собирается вернуться в дом и вдруг останавливается.

– Чамди? – Она щурится, вглядываясь в темноту.