Шалом Аш - Америка

Шлоймо сидел и делал свое дело — погонял лошадей.

Дождь продолжал моросить. Кони шли размеренным шагом, колеса стучали по камням мостовой… Шлоймо не обращал внимания и все так же молчал.

Матис заговорил, но Шлоймо накинул на спину мешок, впитывающий каждую каплю, и слушал, не отвечая.

Дождь полил сильнее, небо плотно обложило, туча накрыла лес, и кругом стало мрачно и уныло…

Матису хочется говорить, но Шлоймо не слушает и молчит.

Проезжают мимо корчмы.

— Раздавим по маленькой?

— А почему бы нет?

Оба слезают, входят в корчму, выпивают по рюмке и едут дальше.

— Шлоймо!

— Что?

— Да ничего… Сверни на мостовую…

На базаре полно телег, лошадей… Люди носятся, шум, гам, говор, стук…

Матис слез и пошел на конский базар.

Вечером он собирается в обратный путь. Парень ведет для него пару лошадей.

— Посмотри, каких «зверей» я купил! — говорит Матис, обращаясь к Шлоймо.

Шлоймо-Ангел осматривает лошадей, заглядывает им в зубы и молчит.

— Ну, что скажешь, Шлоймо?

— А я знаю?

— Угадай, сколько стоят.

— Понятия не имею…

Матис, закутавшись в плащ, идет в «ресторацию».

— Хозяйка просила индюшку на базаре купить! — напоминает Шлоймо Матису, когда тот выходит из «ресторации», готовый ехать домой.

Это было однажды в субботу после обеда.

Растянувшись на кровати, Матис лежал в спальне и смотрел на женину шляпку и цепочку, брошенные на вторую кровать. «Жена была в синагоге», — подумал он, протирая глаза.

Субботние послеобеденные часы проходят торжественнее обычных, солнце улыбается, глядя в окно, и отсвечивает в шкафчике, что стоит между кроватями. Серебряные подсвечники поблескивают… Из смежной комнаты доносится барский голос шурина Мотла… «Шурин в гости пожаловал, надо встать», — говорит себе Матис. На скамье у дверей, что на улице, кто-то из парней громко говорит. Иоселе-голубятник рассказывает, смеясь, сколько галушек съедает извозчик Арон в пасхальный обед.

Матис, лежа на кровати, прислушивается и смеется.

— Возьми ее, возьми! — слышится голос Ошера Быка.

— Вот так, держи!

— Ха-ха! Крепко держи, не отпускай!

— Веди ее под венец!

— Ха-ха!..

Матис встает, подходит к окну и смотрит. Камиза держит разряженную девицу под руку и не отпускает. Девушка вырывается изо всех сил, но он держит крепко, и парни хохочут.

Матис смотрит и тоже смеется. Он чувствует себя выспавшимся, он немного возбужден, сам не зная почему. Входит в соседнюю комнату.

На накрытом столе в вазе лежат два апельсина. Рохеле о чем-то разговаривает с братом, который сидит спиной к Матису и не видит его.

— Как поживаешь, Мотя? — говорит Матис и по-свойски хлопает его по спине.

Шурин оборачивается и смотрит на Матиса с удивлением и озлобленно.

Рохеле тут же идет в соседнюю комнату и делает Матису знак пальцем. Матис идет за ней следом.

— Матис, — говорит она, — это некрасиво хлопать по спине. Это пристало «им», а не тебе…

Оба возвращаются. Шурин полусердито и немного свысока пьет из бокала и говорит с Рохеле, не глядя на Матиса.

Матис вышел из дому.

Солнце пригревает, на улице чисто подметено. Парни сидят на скамье и шутят. Напяливают один другому шапку на глаза… Прислуга в субботних платьях гуляет по улице, а молодые люди к тем, кого можно задеть, подсылают Камизу, а кого задеть нельзя, пропускают мимо и смеются издали.

Матис подошел и сел на скамью.

— Черт бы побрал поганую твою рожу! — крикнул Шлоймо-Ангел другому парню, не заметив Матиса.

Парень тут же ткнул Шлоймо пальцем. Шлоймо обернулся, увидел Матиса и застеснялся.

— С субботой вас! — сказал он, приподнявшись с места, сел чуть подальше и поправил шапку на голове.

— С субботой!

Парни притихли.

Девушки по-прежнему ходили взад и вперед, но никто ни слова не произнес. Камиза спрятался в уголок у стены. Солнце светит, все кругом оживленно, но парни замерли. Шлоймо-Ангел склонил голову на руку и о чем-то задумался.

— Ну, Ангел, чего молчишь? — вдруг проговорил Матис и хлопнул его по коленке.

— О, хозяин! — сказал парень, отодвинулся, потер колено и, скривив лицо, как-то странно усмехнулся.

Парни молчали. Из уважения к хозяину. Тишина придавила всех.

Матис поднялся и вошел в дом.

— Камиза! Фуфыря идет! — услышал он за собою голос Шлоймо-Ангела.

Так на жаргоне эмигрантов назывался переезд в Америку.

Благополучным, везунчиком.

Судья, помощник раввина.

Раши — начальные буквы имени рабби Шломо Ицхаки (1040–1105) — средневековый комментатор Библии и Талмуда.

Девятый день месяца ава — день поста в память разрушения Иерусалимского храма.

В знак их памяти и защиты.

Денежная кружка была в религиозных домах и синагоге; в нее бросали мелкие деньги для благотворительных целей в честь одного из законоучителей, жившего во II веке н. э. — Меера-Чудотворца.

Навузардан — военачальник вавилонского царя Навуходоносора (604–568 гг. до н. э.), разрушитель Иерусалимского храма.

В первый день праздника Ханука в честь освящения Храма зажигают первую свечу. Праздник длится 8 дней. Каждый вечер на окне в специальном подсвечнике зажигают еще одну свечу.

Чудовищное морское животное, рыба огромных размеров; упоминается в Библии как пример непостижимости Божественного творения.

Четырехугольное полотнище с круглым вырезом в центре и шерстяными кистями по углам. Его носят под верхней одеждой религиозные евреи.

Праздник в память о счастливом избавлении евреев от истребления в годы персидского владычества.

Шомер — псевдоним автора бульварных романов Н. М. Шайкевича (1849–1906).

Выходец из литовских или белорусских евреев.

Когда жена оставляет мужа и неизвестно, где она находится, то по истечении одного года совет из ста раввинов, согласно иудейскому бракоразводному праву, может разрешить мужу вступить в новый брак.

Согласно обычаю, во время помолвки разбивают «на счастье» тарелки.

Билет, который давал отсрочку от призыва в царскую армию ограниченно годным.

Богослужение в этот день длится очень долго.

Во время богослужения в синагогах читают разделы из Пятикнижия, Торы. Присутствовать на амвоне при этом считается у верующих евреев весьма почетным.

«Гацфиро» («Рассвет») — газета на еврейском языке, выходившая в Варшаве.