Сергей Аксентьев - Беспокойные дали

Остаток дня пролетел в приятных хлопотах. В кабинете Прохорова соорудили а-ля фуршет. Потом с Артемом Ермолаевичем поехали в аэропорт провожать Мануилова в Саратов, а Войнова в Москву. Проводы были веселыми, с шампанским, шутками, фотографиями на память, с добрыми напутствиями Платонову продолжать научную работу с обязательными отчетами на семинарах в Саратове и в «научном подвале» МВТУ.

Проводив гостей и попрощавшись до завтра с Прохоровым (тому нужно было успеть в ателье на примерку парадной тужурки). Платонов кинулся в магазины за подарками для Кручининых. Но всюду были либо пустые витрины или полки, забитые «Зеленым горошком», либо такое столпотворенье, что пробраться к заветному прилавку можно было, разве лишь к завтрашнему утру.

Безрезультатно помыкавшись, Андрей пошел ва-банк. В каком-то занюханом магазинчике прорвался к директору. Им оказалась весьма симпатичная особа лет тридцати пяти. Изложив ей проблему, особо нажимая на значимость свершившегося события и московских друзей, которые с нетерпением ждут его за пустым столом, он, в конце концов, уболтал слегка кокетничавшую завшу. Окончательно женское сердце дрогнуло, когда Андрей протянул ей трогательный букетик лесных фиалок, который первоначально купил для Марины. Тут же последовала команда подчиненным: «помочь молодому человеку», а ещё через несколько минут он, счастливый до безобразия, кланялся и благодарил очаровательную мессию….

Как и все технари, будучи в душе человеком суеверным, Платонов никогда заранее не сообщал о грядущих в его судьбе переменах. А о предстоящей защите вообще боялся кому-либо говорить, чтоб не сглазить. Даже на своей кафедре до последнего момента никто толком так и не знал, когда же она состоится. Поэтому внезапное появление Андрея и сногсшибательное известие наделали переполоху в семье Кручининых. И Марина, и Илья в один голос принялись его стыдить за то, что, во-первых, не остановился у них, а во-вторых, что даже не сообщил о своем пребывании в Пензе. Но, учитывая значимость произошедшего, побрюзжав, сменили гнев на милость и кинулись собирать подобающий случаю праздничный стол.

«Обмывание» получилось веселым и сердечным. С ребятами Андрею было хорошо и по домашнему уютно, а те, в свою очередь, искренне радовались его успеху.

Поздно вечером Илья неожиданно спросил:

— И сколько же тебе прибавят теперь к окладу за кандидатство?

— Ну, наверное, рублей двадцать — двадцать пять, — неопределенно пожал плечами Андрей. — Я как-то над этим никогда не задумывался и специально справок не наводил. Слышал, что процентов пятнадцать от оклада. Да и не в этом же дело. Главное, что выполнена работа и есть интересный результат.

— Ну, ты даешь! — расхохотался Илья. — Столько лет угробить ради мизерной прибавки в двадцать пять рублей! На это способен только ты. Если б я это знал, то ещё тогда, в Баку, отсоветовал бы тебе. Или уж, во всяком случае, оформил бы тебя у нас на предприятии, каким–нибудь инженером, и платил тебе инженерный минимум в сто десять рэ, чтобы ты без нервотрепки в свое удовольствие занимался наукой. Ей Богу, чудак…

Илья искренне расстроился, это было видно по его лицу. Сокрушенно качая головой, он отказывался верить, что многолетнее осознанное научное подвижничество стоит до смешного дешево. Как прагматик Илья не мог понять такого небрежения, такого наплевательского отношения государства к уму и таланту. Он, имея незаконченное высшее образование, пройдя суровую заводскую школу от сменного мастера до заместителя генерального директора по сбыту солидного производства, не мог представить, что интеллект, оказывается, ничего не стоит. И удивлялся тому, что ещё не перевелись люди (один из этих динозавров сидит перед ним), которые не только ни на что не жалуются, и ничего не просят, но до чертиков довольны результатами своего дармового, адского труда. Результатами, это Илья хорошо знает из опыта, которые, наверняка никогда не будут востребованы. И не потому, что они плохи, нет, он искренне верит, что они хороши, а потому, что люди такого склада как Платонов, не способны «пробивать» их в жизнь. Им этой нахрапистой пробивной силы просто не дано от природы. И потому они никогда не поколышут сердец производственных чиновников, для которых важны не виртуальные идеи, а реальная отдача сейчас, «живые» деньги.

Откинувшись на спинку кресла и слегка прищурившись, Илья внимательно разглядывал Андрея, как будто вдруг увидел в нём нечто необычайное и старался это необычайное получше запомнить.

— Что ты меня так гипнотизируешь? — удивился Андрей.

— Да вот гляжу на тебя и думаю — какое все-таки никчемное у нас государство. Такие, как ты, одаренные умом, интуицией, энтузиазмом движут наш прогресс, а государство всем остепененным без разбору сует подачку по четвертаку — веселитесь, ребята от души. Больше того, в бесцветном море остепененных кандидатов и докторов, вы растворены как чаинки в кипятке. Вас, дающих обычной воде аромат, вкус и запах, потом сольют, как отстой, а букетом будут долго гордиться другие. Что проходимцы, защитившиеся «на халяву», что ты и тебе подобные, горбом пропахавшие науку, получившие полезные результаты, вы все едины, уравнены и укатаны бюрократическим катком. А по жизни халявщики быстренько уходят от вас, трудоголиков, в отрыв, захватывают руководящие кресла, и вами же помыкают.

— Ну и пусть себе рвут. Мне-то что? — нервно возразил Андрей.

— Тебе–то, может быть, и пусть, — с досадой ответил Илья, — а вот для дела, если по большому счету, это заранее запрограммированная катастрофа. Поверь мне, нет страшнее ученого невежды. А их, к сожалению, во всех отраслях год от года становится всё больше и больше…

Кручинин надолго замолчал, рассеянно покручивая фужер за тонкую ножку. Андрей смотрел на него, и думал: «А ведь он намного мудрее и глубже, чем я со своими научными заморочками. Он знает жизнь и делает конкретные дела. И он, конечно же, прав: моя жизнь, мои заботы и проблемы ничтожны, мелочны и необъяснимы для людей дела. Это, наверное, большая беда, но я это, скорее всего, не осознаю никогда, поскольку мой мир и его мир — это разбегающиеся миры. Мы можем только наблюдать друг за другом, но ни соединиться, ни даже пересечься нам не дано. Каждый проживет свою жизнь. Жизнь, которую он создал своим разумом, своей интуицией, своим характером. Можно, конечно, давать советы, можно их воспринимать или не воспринимать, но жить по советам нельзя…»

Наконец, их взгляды встретились. Илья улыбнулся. Встал, подошел и обнял Андрея:

— Ты не обижайся! Это я так. Что-то меня понесло не в ту степь. Ты же знаешь, я искренне рад твоей победе. Рад, что труд твой, наконец, получил завершение. Я знаю, что ты на этом не успокоишься. И правильно сделаешь! Ты творческий человек и я горжусь, что у меня есть такой друг! Давай выпьем за твои будущие победы, в которых я нисколько не сомневаюсь!…