Элизабет Гилберт - Законный брак

А ведь это и есть близость: когда люди рассказывают друг другу истории в ночной темноте.

Эти тихие ночные разговоры, на мой взгляд, как нельзя лучше иллюстрируют необъяснимую алхимию отношений. Когда Фелипе рассказал мне, как плыл его отец, я ухватила этот расплывчатый образ и осторожно вплела его в канву собственной жизни – и теперь всегда буду носить его с собой. Покуда я жива, даже после того, как Фелипе не станет. Его детское воспоминание, его отец, его река, его Бразилия – все это каким-то образом стало моим и стало мной.

Через несколько недель после приезда на Бали наше дело об эмиграции наконец сдвинулось с места.

Адвокат из Филадельфии сообщил, что в ФБР наконец закончили проверять мое уголовное прошлое. Я прошла проверку. Теперь любой иностранец мог без риска для жизни жениться на мне, что означало: в Министерстве нацбезопасности теперь могли начать рассмотрение заявки Фелипе. Если все пройдет как надо и Фелипе все-таки выдадут счастливый билетик – предсвадебную визу, – в течение трех месяцев ему можно будет вернуться в США.

Наконец-то показался свет в конце тоннеля. Наше бракосочетание теперь стало неизбежным. В эмиграционных документах – при условии, что Фелипе их получит, – конечно, будет совершенно недвусмысленно указано, что их обладателю разрешается въезд в Соединенные Штаты, но лишь на тридцать дней, в течение которых он обязан жениться на некоей гражданке Элизабет Гилберт (и только на Элизабет Гилберт), или его ждет безвозвратная депортация. И хотя к правительственным документам не прилагалось огнестрельного оружия, вряд ли у кого-то могли возникнуть сомнения, что это и есть тот самый «брак под дулом пистолета».

Новость быстро дошла до наших родных и друзей по всему миру, и посыпались вопросы. Что за церемонию вы задумали? Когда состоится свадьба? Где? Кто приглашен? Я уклонялась от ответа. По правде говоря, я особенно не задумывалась о свадебной церемонии, и в первую очередь потому, что сама идея «играть свадьбу» публично сильно действовала мне на нервы.

В своих исследованиях я наткнулась на письмо, написанное А. П. Чеховым его невесте Ольге Книппер 26 апреля 1901 года. В этом письме прекрасно объясняются все мои страхи. «Дай слово, что ни одна душа в Москве не узнает о нашей свадьбе до того, как она состоится, – и я готов жениться на тебе хоть в день приезда. Я почему-то страшно боюсь самой свадебной церемонии, поздравлений, шампанского, которое непременно нужно держать в руке, улыбаясь при этом смутной улыбкой. Можно же поехать прямо из церкви в Звенигород? Или, еще лучше, пожениться в Звенигороде? Подумай об этом, дорогая, подумай! Ведь говорят, ты умная женщина».

Вот именно! Подумай!

Мне тоже хотелось пропустить официальную часть и поехать сразу в Звенигород – пусть даже я никогда не слышала о том, где этот Звенигород. Я мечтала выйти замуж как можно скромнее, как можно более украдкой – желательно даже никому об этом не говорить. Есть же мировые судьи и мэры, способные быстро и безболезненно осуществить эту процедуру? Когда я поведала эти соображения своей сестре Кэтрин по электронной почте, та ответила: «Такое впечатление, что ты не замуж выходить собралась, а делать промывание кишечника». И правда, после нескольких месяцев дотошных допросов Минбезопасности наше грядущее бракосочетание больше всего напоминало именно колоноскопию.

Однако оказалось, что многим нашим близким хотелось бы почтить это событие приличествующей случаю церемонией, – и моя сестра была одной из них. Она мягко, но настойчиво засыпала меня письмами из Филадельфии, предлагая по возвращении устроить свадебную вечеринку у себя дома. Ничего слишком роскошного, но всё же…

При одной мысли об этом у меня потели ладони. Я возражала, твердила, что это необязательно, что мы с Фелипе не хотим… Тогда Кэтрин в следующем письме написала:

«А что, если я просто устрою вечеринку для себя, а вы с Фелипе как будто зайдете в гости? Можно будет хотя бы поднять тост за молодоженов?»

Но я даже этого ей не разрешила.

Кэтрин не унималась:

«А что, если вы придете ко мне домой и я устрою большую вечеринку, – но вам, ребята, даже не надо будет спускаться вниз? Можете запереться наверху и выключить свет. А когда я буду произносить тост в честь молодоженов, то просто слегка махну бокалом в сторону чердака. Или это тоже слишком страшно?»

По какой-то странной, необъяснимой, ненормальной причине даже это было страшно.

Попытавшись разобраться в причинах своего неприятия публичной свадебной церемонии, я пришла к выводу, что отчасти оно объясняется простым смущением. Очень стыдно стоять перед родными и друзьями, многие из которых были гостями и на первой моей свадьбе, и снова-здорово торжественно клясться в вечной любви. Разве они эту пластинку уже не слышали? Когда часто бросаешься такими словами, в них и верится с трудом. Да и Фелипе тоже клялся в верности до гроба, а в результате развелся через семнадцать лет. Ну и что мы за парочка? Перефразируя Оскара Уайльда, один развод можно списать на несчастное стечение обстоятельств, но вот два уже попахивают преступной халатностью.

Кроме того, никогда не забуду, что сказала по этому поводу ведущая рубрики по этикету мисс Хорошие Манеры. Хотя она убеждена, что каждый может жениться столько, сколько ему заблагорассудится, устраивать больше одной шикарной свадьбы все же строго не рекомендуется. (Вам может показаться, что это унылая протестантская точка зрения, однако, как ни странно, у хмонгов тоже есть такое правило. Когда я спросила бабулю-хмонг из Вьетнама, как у них принято справлять вторую свадьбу, та ответила: «Так же, как и первую, – только свиней на угощение режут меньше».)

Мало того, когда вторую или третью свадьбу отмечают с размахом, родственники и друзья оказываются в неловком положении – должны ли они снова осыпать невесту-рецидивистку подарками и знаками повышенного внимания? Ответ очевиден: нет. Мисс Хорошие Манеры спокойно разъясняет читателям, что хороший тон в данном случае – вовсе воздержаться от подарков и чрезмерных восторгов и просто написать «серийной невесте» открытку, сообщив ей, как вы рады ее счастью, и пожелать ей всех благ, в особенности следя за тем, чтобы при этом нигде не прозвучало словосочетания «на этот раз».

Одни только эти три коротких осуждающих слова – «на этот раз» – заставляют меня морщиться от неловкости. Но от правды никуда не денешься. Воспоминания о прошлом разе еще не утихли и по-прежнему причиняют боль. Мне также не нравится мысль о том, что гости на второй свадьбе будут думать о первом муже невесты не меньше, чем о втором. Да что уж там, и сама невеста в этот день наверняка да вспомнит бывшего мужа. Первые мужья, как я уже выяснила, никуда не пропадают, даже если с ними перестаешь общаться. Они превращаются в призраков и прячутся по углам наших новых любовных романов, никогда окончательно не исчезая из виду и материализуясь в нашем сознании, когда им заблагорассудится, – с неприятными комментариями или обидной, но правдивой критикой. «Мы знаем тебя лучше, чем ты сама», – говорят нам призраки бывших мужей, а ведь знают они нас, увы, не с самой лицеприятной стороны.