Леонард Ташнет - Клознеры

— Это нужно для детей, — ответил Герман. — Таким образом мы возрождаем дух соревнования.

Заметив мой недоуменный взгляд, он спросил:

— Вы не согласны? У вас собственное мнение? Приведу пример. В летних лагерях для детей, как известно, ребята могут заниматься верховой ездой, но за дополнительную плату. Что же получается? Те, кто не берет уроков верховой езды, попадают как бы в низшую категорию. А если б эти уроки были необязательны, ну, как стрельба из лука или хор — кто хочет, тот занимается, кто не хочет — нет, тогда исчезло бы социальное различие, осталась бы только личная заинтересованность.

Я кивнул. Довод убедительный. Я обещал поддержать Германа на следующем заседании комитета по плаванию (членами которого были все жители нашего поселка).

По дороге домой я заметил, что Эстелль на редкость молчалива. Дома она повесила жакет на стул, а потом снова взяла его и при свете настольной лампы стала критически разглядывать.

— В чем дело, дорогая? — спросил я. — Поставила пятно?

— Нет, — пробормотала она. — Но, по-моему, меня надули. Терпеть не могу, когда из меня делают дурочку. Видишь?

Она показала мне место, где распоролись стежки.

— Это Мира заметила и показала мне, когда я помогала ей убирать со стола. Самый настоящий брак. — Она топнула ногой. — Хочется реветь! Платишь столько денег, а потом оказывается, что то же самое можно купить за полцены или даже дешевле! Завтра же утром отнесу его назад!

Я напомнил ей, что завтра воскресенье.

— Значит, в понедельник утром, я им все выскажу. Мира знает в Нью-Йорке магазин, где продаются элегантнейшие товары, такие же, как в «Ла Луис», но не по такой бешеной цене.

Этот жакет Эстелль больше никогда уже не надевала. В понедельник миссис Лохман из «Ла Луис» предложила подправить вышивку там, где она отпоролась, но взять костюм обратно или вернуть часть суммы отказалась. Эстелль была вне себя, и оттого, что ей стыдно было признаться, в чем истинная причина злости, обратила свой гнев на Миру Клознер. После той вечеринки жена избегала ее. Эстелль не послала ей, как принято в подобных случаях, ответное приглашение, несмотря на мои (правда, ненастойчивые) уверения, что она ведет себя как ребенок и что в истории с костюмом виновата она сама, а не Мира.

А ненастойчивыми мои возражения были оттого, что как раз в то время нас преследовали неприятности с Береникой. Береника тогда только начинала созревать и была угловатой, неуклюжей, кожа да кости. Она упивалась долгими телефонными разговорами с подружками и без конца хихикала с мальчиками. Береника наотрез отказывалась, чтобы Эстелль в плохую погоду подвозила ее в школу. Предпочитала идти пешком со своими друзьями: губы синие, сквозь тоненькие чулки (попробуй уговори ее надеть что-нибудь потеплее), просвечивает гусиная кожа. Мы с ней просто измучились.

— Это пройдет, — говорили мы. И наши соседи — те, у которых дочери были такого же возраста, — соглашались с нами и также с нетерпением ждали, когда наступит неизбежная физиологическая и духовная зрелость. Но ни мы, ни они не имели при этом в виду Эмили Клознер. Организм у Эмили, видно, был какой-то особенный. Она созрела гораздо быстрее своих подруг по классу. Кожа у нее была чистая, под свитером обрисовывалась полноватая грудь, движения были плавными. Девочки окружали ее, словно королевская свита, они просто не могли обойтись без нее. Эмили устраивала им свидания, советовала, как надо красить глаза и какие надо носить серьги, показывала, как подвернуть юбку, чтоб она стала до неприличия короткой.

Но это еще было терпимо, а вот история с волосами... Однажды Береника опоздала к обеду. А когда наконец явилась, мы увидели, что ее вьющиеся волосы стали прямые как палки, точно их выгладили утюгом, а с виска, сияя белизной, спускалась широкая седая прядь.

— Я из салона красоты, — пояснила Береника. — Это новый стиль. Ну, вроде эмблемы клуба.

Эстелль пришла в ярость. Я тоже.

— Осталось только сделать татуировку! — заорал я. — Как у девок, которые таскаются с гангстерами!

С прядью мы ничего делать не стали и Беренике запретили ее трогать. Дочь плакала и злилась. «Ну и видок! Курам на смех»! — кричала она. Признаться, так оно и было. Волосы отрастали, и седина выглядела просто нелепо. Береника возненавидела школу, спасти ее могла только стрижка — правда, она еще больше отдалила бы ее от сверстниц, ведь в моде были длинные прямые волосы.

От этого Sturm und Drang[Sturm und Drang — буря и натиск ( нем. ).] ее занятия в школе сильно пострадали. Перед отъездом в Швецию у меня был разговор с ее учительницей. И та рассказала мне, что из всех девочек класса не сделала себе седую прядь лишь Эмили Клознер. В объяснение (не в оправдание — Клознеры не оправдываются) Эмили сказала, что натуральную блондинку седина только портит, и потом, зачем ей выделяться, если вокруг одни брюнетки.

Когда я вернулся из Европы и узнал, что Джозеф упал на катке и нога у него в гипсе, я решил, что все отношения с Клознерами надо порвать. И не потому, что обвинял в случившемся Джеральда Клознера. Джеральд лишь учил его фигурному катанию. В том, что случилось, виноват был только мой сын, который плохо завязал шнурки.

Но всему есть предел. Я не суеверен. И не считаю, что можно кого-то сглазить, но к чему испытывать судьбу?

Правда, это повлекло за собой некоторые неудобства. Когда Герман Клознер подогнал к нам свой снегоочиститель, мне пришлось сказать ему: «Спасибо, не надо. Нам полезно поработать физически». И мы расчищали дорожку лопатами, рискуя простудиться и растянуть мышцы. Во время забастовки железнодорожников, когда Герман предложил подвезти меня в город, я тоже отказался. Эстелль сменила мясника и теперь за худшее мясо платила дороже. Береника и Майкл уныло слонялись по дому, а Джозефу приходилось покупать журналы, он больше не брал их у Джеральда. Но зато в наш дом вернулся покой.

Настала весна, потом лето. Все это время бассейн работал. Идея Германа имела большой успех — такой, что даже решили устроить торжественное закрытие бассейна в первое воскресенье после Дня труда[Первый понедельник сентября.]. В этот день для всех желающих устраивались соревнования по возрастным группам. Даже я решил участвовать, хотя в это лето подолгу не бывал в поселке. Скажу без ложной скромности: плаваю я хорошо. Я видел, как плавают мои соседи, и был уверен, что без труда попаду в финал.

Желающих записалось столько, что соревнования пришлось назначить на восемь утра, а жеребьевку — на семь. В нашей семье больше всех волновался Майкл. Комитет решил, чтобы не огорчать малышей, — всех ребят в возрасте Майкла, попавших в полуфинал, наградить серебряными значками. Береника пойти в бассейн отказалась. Она с усмешкой заявила: «Представляю вас рядом с Клознерами. Все призы будут у них». Эстелль, которая была того же мнения, решила остаться дома с Береникой.