Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

Впрочем, в те годы мне было не до собора. Я, молодой врач, был увлечён таинствами человеческой психики, занимался гипнозом, ездил по области с лекциями. С группой энтузиастов занимался новой тогда областью исследований — парапсихологией. К группе пристал любознательный журналист из военной газеты "На страже Родины". Звали его Виктор Демидов. Парапсихология в официальной печати всегда была не в чести, и он, рискуя карьерой, как мог, защищал нас от нападок прессы. Неожиданно от Виктора я услышал удивительную историю, о которой давно пришло время рассказать.

Когда ведущая передачи спросила директора памятника-музея, в который, наконец, превратился собор, какое событие ему особенно запомнилось, он, не задумываясь, ответил: "снятие снаряда из главного купола".

И тут я всё вспомнил.

Это было в далёком 1964 году. Однажды, возвращаясь с Литейного проспекта из лектория с лекции по архитектуре, мы с Виктором присели отдохнуть на скамейку на Марсовом поле. Перед нами возвышался "Спас на крови". Его цветные, хотя и посеревшие за многие годы купола, напоминали о былом его величии.

— И кто сказал, — вслух размышлял я, — о том, что собор не представляет художественной ценности? Разве псевдорусский стиль не занял своего места в архитектуре? Вряд ли в столице на месте убиенного царя выстроили некрасивую церковь.

— Ты не представляешь, какой собор внутри, — отозвался журналист.

— Что, фрески ценные? А кто расписывал?

— Фресок там нет. На стенах мозаика из цветных смальт. Только запущено всё, голубями загажено. Туда сейчас старые декорации свозят.

— А ты откуда знаешь? Писал что ли о соборе? Расскажи.

— Не писал я. Работал там, снаряд убирал.

— Какой снаряд?

— Фугасный, дальнобойный.

— Ты шутишь?

— Почему? Я же пиротехник. Училище заканчивал.

— Как так — пиротехник?

— Специальность такая — взрывоопасные вещества, разминирование.

— Сапёр, что ли?

— Не совсем. Но — вроде того. Только у них мины, а у нас бомбы, снаряды. Работа похожая.

Я ничего не понимал.

— И много ты снарядов ликвидировал? — попытался съязвить я.

— Хватает за тринадцать лет. Говорят, тысяч тридцать.

— Ты, Виктор, что-то не того… Кто же их считал?

— Когда ребята в газете узнали, где я прежде служил, позвонили в Управление. Там и подсчитали. Примерно, конечно.

Поверить в такое было невозможно. Я сам любил прихвастнуть спортивными подвигами, но такое… Просто Мюнхаузен какой-то… Бомбы, снаряды, тридцать тысяч…

— Чего ты городишь? Когда война кончилась, мне было десять лет, а ты вообще салага. Фантастику что ли пишешь?

— Так это после войны было. Ты же просил про собор рассказать… А не веришь — чёрт с тобой!

Демидов отвернулся и засопел сигаретой. Было видно, что здорово обиделся.

— Ну, ладно, не обижайся. Мне самому не верят, что в Ленинград с Урала на велосипеде приехал. Но всё же странно — пиротехник. Я и слова такого не слышал. А что в соборе-то было.

— Я же говорю: снаряд в купол попал и застрял там. Видно из Петергофа дальнобойными немцы палили.

— И как же его доставали?

— Как обычно. Верхолазы к нам позвонили. Они дыры в кровле заделывали, там и нашли. Из отдела послали меня — посмотреть. Октябрь уже был, промозгло. Смеркалось уже. Прихожу, стучу. Дверь железная. Открывает крепкий парень.

— Вы сапёр? — смотрит недоверчиво, хотя я в форме. Фигурой, дескать, не соответствую.

— Да.

— Ну, проходите.

В соборе сыро, почти темно. Доски с гвоздями валяются, декорации вдоль стен. За алтарём чугунка блокадная жаром пышет. Ребята, человек пять, сидят, пиво пьют, греются. Меня приглашают, но вижу — темно скоро будет.

— Нет, говорю, — потом. Показывайте.

Полезли мы на крышу. Лестницы там ржавые, кое-где скобы вместо ступенек вбиты. Выбрались под купол. Там лестничка вообще с отрицательным углом. Ребятам-то привычно, они верхолазы, а я толстый, едва на голубой купол вылез. И страшно, и скользко — снежок мокрый накануне выпал. Ну, до пролома доползли. Сначала двое ребят нырнули, потом меня приняли. Включили фонарики. Пыль вековая, помёт голубиный слоями лежит. Стенки основания купола толстые, кирпичные. По кругу карнизик бежит, а на карнизе — он. Здоровый, как поросёнок. Калибр двести сорок миллиметров, сто шестьдесят килограммов весу. "Не фига себе, думаю. Как же его отсюда тащить будем?" Топчусь возле него, соображаю.

— Осторожно, капитан, тут в полу дыра, — придержал меня кто-то, — восемьдесят метров пролетишь, а ты — не голубь.

Снаряд, видно, был на излёте. Купол пробил, а в барабане срикошетил. Прочертил полукруг — и дремлет столько лет.

Порешили сегодня не трогать. Подготовить всё надо, на руках такую махину не стащишь. Наверху, выше снаряда, на маленькой площадке нашли остовы трёх лебёдок. На них, когда собор строили, кирпичи поднимали. Лебёдки допотопные, к тому же без половины деталей. Но ребята решили, что отремонтировать их можно. Верхолазы — на все руки мастера.

Обратный путь все силы вымотал, пятиться же нужно, каждую опору ногой нащупывать. Хорошо, ребята страховали.

Наутро — другие трудности. Доложил я обстановку начальству, они стали с районными властями согласовывать. Те перепугались, вызвали милицию. Милицейский генерал предложил закрыть движение, выселить жителей из домов по каналу Грибоедова, выгнать гуляющих из Михайловского сада. Я упираюсь, конечно.

— Почему? — прервал я рассказ Виктора.

— Так ведь оцепление зевак соберёт, а зрители ещё страшней. Кое-как согласовали. Подъезжаем к собору, нас встречает целый взвод старух. На паперть не пускают.

— Что, товарищи военные, собор пришли взывать? Не дадим! Сколько уж красоты православной уничтожили!

— Да что вы, бабуси? Туристы мы. Посмотреть приехали.

Через их заслон едва прорвались. Тут дежурный милиционер рассказывает:

— Эти старухи дюже вредные. На прошлом годе все стёкла в соборе перебили. Стеклить не успевали.

— Не может быть, ты, друг, что-то путаешь.

— Не путаю я, знаю, что говорю. Не сами, конечно. Прошлая зима холодная была, голуби дохнуть стали. Вот они мальчишек и подговорили стёкла из рогаток бить. Божьих тварей спасали. Видите, сколько их в храме летает, кругом всё загадили.

В это время верхолазы ремонтировали лебёдки. В пролом тросом поднимали шестерни, ключи, гайки, зубила, прочные капроновые верёвки. Работа затянулась до вечера. Когда ребята сообщили, что "можно уже потихоньку двигать", было уже темно. Снятие снаряда отложили до утра.

К работе приступили в одиннадцать часов. Очистили снаряд от голубиных отходов, осторожно приподняли и обвязали "удавкой". Верхолазы управляли лебёдками, я стоял у провала: направлял чёрную громадину в расширенную дыру.