Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

Пришло время уступить место другим. Это нормально, этому надо радоваться. Но к радости, что дети выросли, примешивается грусть и страх за то, что они будут повторять наши ошибки. Будут, от этого никуда не деться.

Мы не можем перевести слепых котят через майдан жизни. На этой площади они должны прозреть, порезвиться вволю, поцарапать друг друга, нарожать своих котят, настрадаться в заботах об их судьбе и только, заканчивая цикл, позволить себе осмысливать пройденное. Размышлять о прожитой жизни — это большая роскошь. Это как дорогой «Мерседес» — не каждому он по карману, да и не каждому нужен. Судьба детей — в тысячу раз важнее.

Так что, да здравствует святая ложь, необходимая для бессмертия человечества.

Сорок шесть лет назад я приехал в Ленинград. Меня поразило многое, но особенно пожилые люди. В них была неведомая мне петербургская культура. Я говорю не об интеллигенции — из этого слоя я никого не знал. Но пожилые дворники, домохозяйки, продавщицы в то время несли в себе черты этой дореволюционной культуры. Прежде всего, она проявлялась в говоре — особые, протяжные, беззлобные интонации ласкали мой слух. Я прислушивался и к речи детей во дворах, студентов, чьи родители выросли в Ленинграде, но унаследовали говор своих родителей — петербуржцев.

Время шло, старики уходили, волна нищего деревенского населения наводняла город, и петербургскую речь я стал слышать всё реже и реже. Я сам был приезжим, и говорить по-питерски не умел. А когда неместных стало большинство, и у молодых петербуржцев исчезли «дворянские» интонации. Театр, носитель старой культуры, тоже преобразился. Пришли другие люди, наступили другие времена.

Теперь, когда мне семьдесят, я остро ощущаю волну чужих мне людей, воспитанных телевизором, а кто помоложе и пообразованнее — компьютером.

Эти люди — существа почти мёртвые. Их эмоции погашены, они с младенчества насмотрелись таких страстей, что душа уже не реагирует на экранную смерть. Может быть, только эротические сцены ещё будят их воображение, но и это не те романтические эмоции, которые заставляли их бабушек и дедушек волноваться, читая книги, доставать стихи запрещённых поэтов, рваться не к денькам, а к знаниям.

Сижу в парикмахерской. Молодая девица с мёртвым лицом щёлкает ножницами. Я ей враг потому, что серое утро, клиент седой, что она ещё не проснулась и потому, что ненавидит свою работу. Я её понимаю, и мне её жаль.

— Девушка, — говорю я, — цирюльник по определению должен быть весёлым. Улыбка и добрые шутки помогают ему привлекать клиентов, а, значит, больше зарабатывать. Кроме того, он обязан выполнять не только требования, но и капризы клиента — в этом специфика его работы.

В ответ — тупое молчание. В парикмахерской вечно звучит электронная музыка, которая отвлекает мастеров от ненавистных клиентов. У девушек давно клиповое сознание, и я не уверен, что она вообще поняла, о чём я говорю.

Всё это — тоже своеобразная культура. Современная, не имеющая отношения к Петербургу. В ней растут дети этих мёртвых родителей.

30 июля 2005 г.

«Творчество само по себе преступно», — говорил мой друг Степан. Но кто поймёт эту истину? Лишь тот, кто ощущает себя творцом, для кого искусство — среда обитания.

В этой среде всё не так, как за её пределами. Тут законы общественной морали не действуют. Всё, что в среде «нормальных» людей «нельзя», «неприлично», «некрасиво» — здесь необходимо. Если бы было иначе, искусство погибло бы. В высоком искусстве всегда борются эстетика и этика.

Вот что сказал об этом известный музыкант Артур Лурье: «Всякий подлинный артист бессознательно как бы упраздняет этическое своей творческой волей. Самый факт творчества упраздняет этику, если же он подчинён ей, тем самым он убивает творческую возможность в отношении к жизни и искусству.

Вечно неразрешимое противоречие реальной действительности и творческой мечты освобождает от этического рабства. Перед нами парадокс: всё „грешное“ становится положительным в подлинно этическом, то есть творческом опыте. Чем сильнее творчество, тем оно греховнее. Явление новой красоты происходит всегда в новом аспекте, неизменно вызывающем скандал».

Мировоззрение есть система взглядов человека на жизнь. Это почти вера, поэтому в мировоззренческих вопросах никто никого переубедить не может.

Вера отвечает на вопросы, перед которыми пасует мозг. Когда информации недостаточно, сомневающийся человек пытается заполнить лакуны логикой, Но логика субъективна, и потому в споре мировоззрение оппонента поколебать не может. Ведь систему взглядов формируют в нас ещё тогда, когда сомнение ещё спит: в детстве, в школе, в институте. Каждому из нас очень «научно» рассказывают об истории, физике, астрономии. Мы верим сказанному, считая полученные знания проверенными временем и наукой, а, главное, необходимыми для получения профессии. И становимся врачами, инженерами, искусствоведами. Теперь мировоззрение сформировано; человек может работать, жениться, рожать детей. Его мировоззрение его вполне устраивает, ибо кормит физически и удовлетворяет духовно. Теперь это его мир, его вера, а вера, как я уже заметил, всегда шире логики.

Так живут миллионы обывателей.

А что делать тем, кому за забором навязанного обществом мировоззрения становится тесно? Он начинает сомневаться, искать ответы на фундаментальные вопросы и вдруг обнаруживает, что ранее привычные устои весьма шатки. Вера поколеблена, начинается поиск других основ.

Если это происходит в далёких от нашей непосредственной жизни сферах, нас это даже радует: в астрономии, например, не сходится математическая картина вселенной — появляется необходимость «чёрных дыр», В живописи престаёт удовлетворять реалистическая живопись — начинается поиск новых форм.

Но если новое суждение внедряется в личную привычную систему взглядов, тут уж держись! Кипят страсти, горят глаза, с языка слетают первые попавшиеся аргументы.

Сегодня мы наткнулись на теорию А.Т.Фоменко. Яростные нападки я слышу ежедневно, но постоянно обнаруживаю, что оппоненты его книг не читали. И зачем читать, «если окружающие меня серьёзные люди его бредовые идеи отвергают?».

Готовя это письмо, я перечитал множество статей тех, кто читал — историков, противников теории Фоменко. И что же? Никто из них не отвечает на главные вопросы, которые ставит его теория.

Кто и когда высчитал год рождения Христа? Кто и как мог запомнить наизусть и передавать из поколения в поколение гигантские тексты «Илиады» и «Одиссеи» на протяжении почти трёх тысяч лет, если нет и следов рукописи? Почему исчезли папские архивы с шестого по десятый век? Почему все археологические находки после греческого и римского периодов датируются, начиная с десятого века? Почему в Европе нет архитектурных находок средних веков?