Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

«Пришли варвары и всё уничтожили». Какие «варвары», откуда пришли и куда исчезли? А где фундаменты их строений, где их могилы?

Ведь на эти вопросы науке когда-то надо будет отвечать. Когда академик Фоменко попробовал сделать это, на него обрушились не контраргументы, а почти площадная ругань. Выскочка, (даже не историк, а какой-то математик!) вторгся в их епархию! Покусился на святая святых — их привычное мировоззрение! Ату! — его, — ату!

Опять может получиться, как в известной шутке:

а) Этого не может быть!

б) В этом что-то есть…

в) Как, разве вы этого не знаете? Это же давно всем известно!

Всё общественное мировоззрение виновато — слишком уж оно консервативно. С ним в себе и надо спорить, а для этого следует хотя бы читать книги этих чудаков: Джордано Бруно, Коперника Галилея… А вдруг она, действительно, крутится? А вдруг А.Т.Фоменко окажется в этом ряду? А мы, оказывается, давно его сожгли.

Но разве могло быть иначе, когда кресла известных историков зашатались?

23 октября 2008 г.

Читать чужие письма в обывательском смысле — дело греховное, подлое. Но как обойтись без этого творцу? Как создать живой образ? Ведь люди не любят пускать в душу посторонних, особенно женщины. А почему не любят? Потому что все мы не святые, в каждом бродят греховные желания. Однако человеку кажется, что страдает этим только он один и, если другие узнают о его слабости, он будет опозорен.

И этот страх до известной степени оправдан. Общество всегда готово растерзать человека, если он не похож на других. Абсолютное большинство творит лишь личное благополучие, и потому людям непонятно, чем занимается тот, кто творит для других. Всё непонятное вызывает отторжение — вот причина вечной травли творца.

Нашёл удивительные стихи Галины Гампер, поэта, с детства прикованного к постели. Она владеет даром отчётливо выражать свою мысль. Её строчки читаешь не как стихи, а как рифмованный рассказ о жизни:

Здесь всё: и сталинское время, и хрупкость нашего бытия, и наш щенячий восторг перед радостью жизни.

О чём пишет Художник? О себе.

И пером, и кистью, и резцом — всегда о себе. И я пишу о себе. Кому-то читать мои «Размышления» будет скучно, а кого-то они взволнуют. Замечательно эту мысль выразила Гампер:

Слушаю рассказ Михаила Левитина, режиссёра московского театра «Эрмитаж», и чувствую себя таким жалким обывателем, жалким и пошлым.

«Я пишу для юродивых, — говорит он, — герои моих книг настолько талантливы, что у них ничего не получилось. Я пишу о тех, кого мы с вами не поняли».

Непонятых, как и непонятных множество — в литературе, в театре… И это нормально. Для понимания должно пройти немало времени. Чтобы написать небольшой очерк о встречах с Евдокией Николаевной Глебовой, сестрой художника Филонова, мне потребовалось двадцать пять лет. Не скоро приходит обобщённое понимание событий. И ещё должен найтись чудак, который, отвлёкшись от суеты, задумается о вечном — об искусстве. И вот, как ни странно, новая для меня мысль, Левитиным высказанная: «Не надо думать о будущем. Думать надо о прошлом и настоящем».

Действительно — если анализировать прошлое и на этом основании понимать, как жить в настоящем, то и с будущим будет всё в порядке. А я наивно вечно пекусь о будущем, не понимая настоящего.

14 февраля 2005 г.

Из какой-то папки вывалилась очаровательная заметка Сомерсета Моэма о крайнем субъективизме взгляда Артиста на человечество. Смешно, пародоксально, но без подобных убеждений не существовало бы искусства:

«Люди, которых я вижу вокруг, всего-навсего лишь иллюзия, лишь мы, артисты, реальны в этом мире. Все люди — наше сырьё. Мы вносим смысл в их существование. Мы берём их глупые мелкие чувства и преобразуем их в произведения искусства, мы создаём из них красоту; их жизненное назначение — быть зрителями, которые нужны нам для самовыражения.

Они инструменты, на которых мы играем, а для чего нужен инструмент, если на нём некому играть? Только мы, артисты, существуем. Люди — тени, мы вкладываем в них телесное содержание. Мы — символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символы реальны. Говорят — игра притворство. Это притворство и есть единственная реальность».

Я иногда задумываюсь: литература требует художественности, но художествен ли мой роман «Эксперимент»? Ведь в нём нет выдумки, там всё — правда. Голая правда, без прикрас. И главный герой — не герой, а мудрствующий пьяница, слабый человек, одна из героинь — Анна Андреевна — полное идеологическое зомби, её сын — человеконенавистник, а сам автор — глупенький моралист.

Но книга мне дорога. В ней, не сомневаюсь, живёт художественная тайна, сокрытая не только от большинства читателей, но и от самого автора. Я глубоко убеждён, что художественное произведение, если это подлинное искусство, должно быть выше автора.

Вот что я нашёл, читая Лидию Яковлевну Гинзбург: «Момент выдумки необязателен для литературы, первичны и обязательны моменты выборки (отбора) и пропусков. Это две стороны процесса художественного изменения материала».

А уж сколько мне пришлось перелопатить и своей писанины и писанины моего героя — одному богу известно.

5 декабря 2004 г.

Смотрю на себя в зеркало. Боже, какая противная рожа выглядывает из рамы! Сосульки седых волос, бесформенные щёки, под брежневскими бровями непонятного цвета и выражения глаза, жалкие усы и в довершение картины — профессорская, из позапрошлого века академическая бородка клинышком. Была бы не седая, назвал бы её эспаньолкой, а сейчас — мещанская бородёнка уездного врачишки…

И возраст на лице — уже давно контролёры в трамваях не подходят. О фигуре я уже не говорю — согбенная, с пузом на тоненьких ножках. И сердце уже сломалось. Ведь где пишу? В санатории после инфаркта.