Моника Фагерхольм - Американка

— Знаешь, что это такое? — спросила она. Сандра покачала головой. — Это дело рук психов. Они живут там вон. За озером. Или, по крайней мере, жили.

— Но мы ведь туда не пойдем? — опасливо спросила Сандра.

— Ты что, свихнулась? — Дорис выпучила на нее глаза. — Я туда больше ни ногой. Никогда, ни за что! Теперь мы это место сторонкой обходим, сворачиваем на тропинку, что ведет в цивилизованные края.

После этих слов они перешли к дому кузин, который Дорис Флинкенберг представила Сандре как некий музей домашнего уюта. Здесь была кухня, такая чистенькая и блестящая, с кухонным комбайном, прекрасно месившим тесто для булочек, и был транзистор, который передавал прогнозы погоды, и кассетная магнитола «Поппи» — только ее нельзя было использовать как радио, потому что антенна давно отвалилась — с любимыми записями Дорис; «Тысяча классных любовных песенок для больных любовью», «Наша любовь — это континентальное дело» — и все прочие столь же невыносимые мелодии Дорис, записанные на кассеты.

И там была мама кузин с кроссвордами, мытьем посуды, готовкой еды и журналами «Преступления и жизнь». А рядом с кухней на нижнем этаже в доме кузин — комната папы кузин, туда не разрешалось входить, чтобы не нарушить его уединения, и приходилось тихонько прошмыгивать мимо закрытой двери. Дорис прокрадывалась на цыпочках, прижав палец к губам.

— Там он общается со своими демонами и фантазмами, — прошептала Дорис Сандре, стоявшей на лестнице, которая вела на второй этаж, когда они снова могли говорить свободно. — И его никому нельзя беспокоить. Но он не опасен. Нет. Теперь у него уже силы не те. Покорный как овца.

— А что такое фантазм? — спросила Сандра, когда они пришли в комнату Дорис — красивую, светлую и просторную комнату в мансарде, где дневной свет струится сквозь белые гардины с яблочным узором, и оттуда открывался замечательный вид на двор кузин.

— Привидение-фантазия, — ответила Дорис Флинкенберг и села на свою кровать, на светло-желтое покрывало. — Привидение, которое является из давних времен. Это женщина, которую он любил, но она теперь умерла. Анна Маньяни, или Грудь Рабочего Класса. Конечно, ее так не называли, но так Бенгт говорит.

Сандру распирало от вопросов, но Дорис нетерпеливо передернула плечами.

— Ах, — сказала она. — Это не важно. Но, может быть, мы к этому еще вернемся.

В комнате Дорис на втором этаже в доме кузин, там было очень уютно, на самом деле. Миленькая чердачная комнатка, где двум маленьким девочкам так замечательно было бы играть в свои игры. Но из этого ничего не вышло, Сандра Вэрн и Дорис Флинкенберг никогда там не задерживались. Потому что появилось уже нечто иное, что их связывало. Им уже принадлежал дом на болоте, в первую очередь подвальный этаж и бассейн без воды.

Эта комната, комната Дорис в доме кузин, — она была, ну, слишком нормальная. Там не было места для Одиночества & Страха или для Сестры Ночь и Сестры День.

— Пойдем…

Они снова вышли и побрели по скалам ко Второму мысу. Они видели те прекрасные дома, которые когда-то были частью строительной выставки, посвященной строительству домов для отдыха; там теперь жили дачники и дети моря, и там повсюду были таблички «Частная собственность». Хотя на это можно было не обращать внимания, сейчас, осенью, когда все опустело и наступил не сезон, как выражались сами дачники. Они увидели Стеклянный дом — самый красивый дом на Втором мысе; это был удивительно сияющий осенний вечер, когда деревья сверкают на солнце разными красками и отражаются в воде, а та, в свою очередь, отражается в оконных стеклах, так что игра красок продолжается, и кажется, будто и в самом деле дом тихонько шевелится, словно горит.

В конце концов они подошли к дому на Первом мысе, который расположился на пригорке, как бы сам по себе, окруженный с трех сторон заросшими тростником берегами. Это была старая зеленая вилла в три этажа, или четыре, четвертым была башня с комнатой внутри.

И окруженный садом, теперь весьма разросшимся, который незаметно переходил в настоящий лес, тянувшийся на запад и заканчивавшийся у топкой болотистой местности, где построили ту самую альпийскую виллу.

Дом на Первом мысе пустовал уже много лет; они забрались туда — это было проще простого, надо было просто войти, — поднялись в башню и осмотрели окрестности, всю округу.

А потом — вниз на один этаж, где была большая гостиная со старинной мебелью, не в очень хорошей сохранности, но и не совсем разваленная. И там, в салоне, Дорис встала посреди комнаты, закрыла глаза, открыла их снова, и посмотрела на свою подругу так многозначительно, как умела только Дорис, и сказала:

— Счастливый дом. Как мне повезло, что я тут была. — И сделала выразительную паузу, прежде чем продолжить. — Именно здесь нашли подкидыша. Этим подкидышем была я.

И Дорис залезла на обшитый плюшем диван и помахала Сандре, чтобы та села рядом.

— Иди, садись тут, я расскажу тебе мою самую счастливую историю. В этой истории много хорошего, но самое главное — это чистая правда. Все так и случилось на самом деле.

Дом на Первом мысе — один из немногих, избежавших разорения во время послевоенной оккупации. Когда эту территорию вернули, он был почти целехонек, да, в довершение всего, еще и свежевыкрашен; внутри в доме сохранилась прежняя мебель и даже часть вещей. Наверное, в нем жил какой-то важный начальник, решили люди, у которого хватило власти не допустить на Первом мысе вандализма, который в другом случае носил бы куда более систематический характер — чтобы замести следы военной и прочей деятельности в районе. И этот кто-то заботился о доме, ему здесь хорошо жилось; и за садом тоже ухаживал.

Это пробудило зависть в Поселке, особенно среди тех, кто получили назад свои дома сожженными, разрушенными или оскверненными. А то, что законный владелец дома на Первом мысе долго не объявлялся, еще больше все осложняло.

Бросить дом на произвол судьбы. После всего. Это еще хуже, чем поступок папы кузин: едва район освободили, как он просто объявился в один прекрасный день со всем семейством и с этими проклятыми, но абсолютно законными документами, свидетельствовавшими о той злосчастной неудаче, которая постигла барона фон Буксхевдена в игре в покер.

Дом стоял пустой. И простоял бы так еще долго. На протяжении многих лет это было место, куда люди приезжали, уезжали, останавливались — кто на чуть-чуть, кто на подольше. В конце концов, каждый житель Поселка либо сам хоть раз жил в доме на Первом мысе, либо был знаком с кем-то, кто там жил. И все же никто этот дом так и не занял. Всегда оставались изначальные владельцы, которые хоть сами и не показались ни разу в доме на Первом мысе, но существовали где-то на заднем плане. Женщины, которые на какое-то время поселились в этом доме, оказались первыми, у кого был законный договор о найме, подтверждавший их права. А какое-то время спустя там наконец-то поселилась семья Бакмансонов, потомков самых первых владельцев.