Амитав Гош - Маковое Море

— Давайте! Чтоб ни грана не пропало!

Захарий затянулся густым маслянистым дымом.

— Глубже! В себя!

Через две затяжки трубка погасла.

— Откиньтесь в кресле. Ну что, земля от себя отпускает?

Захарий кивнул. Земное притяжение будто и впрямь ослабло: тело казалось невесомым, точно облако, руки и ноги стали ватными, словно лишились всех мышц. Тянуло прилечь. Собственные пальцы, ухватившиеся за край стола, казались квелыми червяками. Захарий встал, ожидая, что ноги подкосятся, но они не подвели и держали вполне сносно.

Будто из далекого далека возник голос капитана:

— Если кружится голова, прилягте на койку.

— Благодарю, сэр, моя каюта в двух шагах.

— Ну, как угодно, как угодно. Через час-другой все пройдет, и вы проснетесь полным сил.

— Спасибо, сэр.

Захарий уже почти доплыл к двери, когда капитан сказал:

— Погодите, Рейд. А зачем вы приходили?

Захарий ухватился за косяк; странно: мышцы размякли и чувства притупились, но голова была ясной как никогда. Он не только помнил, что хотел поговорить о боцмане Али, но еще понял: опий сбил его с трусливого курса — во всем нужно разобраться самому, без посторонних. Неужто опийный дым прояснил его взгляд на мир? Или позволил заглянуть в те пределы своей души, где прежде он не бывал? Как бы то ни было, Захарий осознал, что взаимная симпатия двух людей из разных миров — редкостное, трудное и невероятное чувство, над которым не властны чужие правила и установления. В отношениях между двумя людьми свои правды и обманы, свои обязанности и привилегии, и только им решать, что есть честь, а что позор. Он должен сам достойно разобраться в отношениях с боцманом Али, что подтвердит его зрелость и готовность стоять у руля.

— Ну, так что, Рейд? О чем вы хотели поговорить?

— О нашем местоположении, сэр. Нынче я взглянул на карту, и мне показалось, что мы сильно отклонились к востоку.

— Нет, мы именно там, где нужно, — покачал головой капитан. — Я решил воспользоваться сильным южным течением возле Андаманских островов, так что пока останемся на этом курсе.

— Понятно, сэр. Прошу прощенья.

— Ничего, ступайте.

Захарий отметил, что его ничуть не мотает, как пьяного, — движения были замедленны, но вполне координированы. В своей каюте, сняв рубаху и штаны, он вытянулся на койке. Захарий сомкнул веки, погрузившись в нечто, более глубокое, чем сон, и более четкое, чем явь; сознание его полнилось цветными объемными видениями, которые, несмотря на свою чрезвычайную яркость, были очень спокойны и не пробуждали плотских желаний. Сколько так длилось, он не знал, но потом это состояние стало угасать, а красочные формы превратились в лица и силуэты. Казалось, он видит сон, в котором женщина, прятавшая лицо, то оказывалась соблазнительно близко, то ускользала вдаль. Потом где-то зазвонили, накидка спорхнула с лица женщины, и он узнал Полетт, которая, упав в его объятья, подставила ему губы. Захарий очнулся весь в поту, смутно сознавая, что только что слышал восьмой удар склянок, призывавший его на вахту.

Чтобы без помех обсудить столь деликатное дело, как приглашение замуж, надо было тщательно продумать время и место разговора. Возможность представилась лишь на следующее утро, когда Дити и Хиру вышли на палубу. Пользуясь случаем, Дити увлекла подругу к баркасу.

— Кахорахелба, бхауджи? Что случилось, братаниха? — всполошилась Хиру, не привыкшая к вниманию. Решив, что в чем-то допустила промашку, она приготовилась к выволочке. — Я чего-то напортачила?

— Не волнуйся, все хорошо, — под накидкой улыбнулась Дити. — Знаешь, я очень рада… Адж бара хусбани. Для тебя есть новость.

— Новость? Ка хабарба? Какая еще новость? — Всхлипнув, Хиру прижала ладони к щекам. — Хорошая или плохая?

— Это уж тебе решать…

Почти сразу Дити поняла, что ошиблась с выбором места — накидка на лице Хиру не позволяла прочесть ее отклик. Но теперь уж ничего не попишешь, и Дити выложила все до конца.

— Ка ре? Что скажешь? — спросила она.

— Ка кахатба? Что мне сказать? — Голос Хиру был ломким от слез.

Дити обняла подругу:

— Не бойся, говори, как есть.

Хиру долго собиралась с силами, но все же расплакалась и сбивчиво заговорила:

— Братаниха… я думать не думала… верно ли?.. Говорят, на Маврикии одинокой женщине погибель… на куски порвут… сожрут… мужиков полно, а женщин мало… Представь, каково мне там одной… ой, братаниха… вот уж не думала…

Не понимая, к чему она клонит, Дити перебила ее причитания:

— Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь. Сейчас-то что скажешь?

— Да что ж сказать? Согласная я…

— Ай да смелая баба! — рассмеялась Дити.

— Чего ты так? — обеспокоилась Хиру. — Ошибку делаю?

— Нет, — твердо ответила Дити. — Раз ты решила, могу сказать: никакой ошибки. По-моему, он хороший человек. У него полно родственников, за тобой приглядят. Все еще завидовать тебе станут! Хиру — прям царица!

Довольно часто среди вещей, отданных в стирку, Полетт распознавала блузу, рубашку или штаны Захария. Его одежду она машинально перекладывала в низ кучи, оставляя ее напоследок. Потом, смотря по настроению, либо яростно колотила его рубашкой о палубу, точно прачка на мостках, либо подолгу отстирывала воротничок и манжеты. Однажды, когда она, пребывая в мягком расположении духа, хлопотала над Захарьевой сорочкой, рядом возник Ноб Киссин-бабу. Вытаращившись на ее руки, он прошептал:

— Не хочу вторгаться в ваши пределы, мисс, однако позвольте узнать: не мистеру ли Рейду принадлежит сия рубаха?

После кивка Полетт он еще тише спросил:

— Можно взять на минутку?

— Зачем? — удивилась Полетт, но приказчик молча выхватил у нее мокрую рубашку, помял, потискал и вернул обратно.

— Похоже, сей наряд служит ему с незапамятных времен, — нахмурился Ноб Киссин. — Ткань шибко износилась. Странно, не правда ли?

Полетт уже привыкла к чудачествам приказчика, но эта невразумительная реплика ее озадачила:

— Почему вас удивляет, что мистер Рейд носит старую одежду?

Раздосадованный невежеством собеседницы, Ноб Киссин прищелкнул языком.

— Новое воплощение требует новой одежды. Меняются рост, вес, половые органы, и оттого прежнее одеяние уже не годится. Вот мне, например, пришлось покупать кучу новых вещей. Расходы просто ужасные.

— Я не понимаю, Ноб Киссин-бабу. Зачем это вам?

— Ну как же! — выпучил глаза приказчик. — Ослепли вы, что ли? У меня набухают груди, волосы отрастают. Налицо рождение иного образа. Какая ж тут старая одежда?

Полетт наклонила голову, пряча улыбку:

— Но мистер Рейд не претерпел таких изменений, и старая одежда ему еще послужит.

Отклик приказчика был весьма неожиданным: от негодования он весь надулся и заговорил со страстностью человека, отстаивающего давно взлелеянную веру: