Наталья Шумак - Та-Ро

-Не серчай, милок. Нечаянно я. Ополоумела уж давно. Руки-крюки.

А у самого входа в шатер вдруг отстранилась. Встала независимо. Сказала бодрым голосом, куда только старческое дребезжание делось.

-Довел ин и ладно. Спасибо. Далее сама, уж как-нибудь. А за синяки не взыщи.

Хмур зашипел ошпаренным котом. Наглая бабка издевалась над ним. Замахнулся. Она стояла под его огромной рукой, не отшатываясь. Объяснила весело.

-За ведьму я на тебя осерчала, ясный сокол. Но ты не пужайся. Ничего, окромя синяков не содеяла. А что такое для добра молодца лишний синец? Сегодня вскочил. Завтра сошел.

И прошлепала мимо него вполне бодро. Отогнула угол полога. Воины, стоящие на страже пропустили. Серой тенью скользнула внутрь. Хмур злобно сплюнул себе под ноги. Зыркнул бешено - не смеются ли над ним? Парни закусили губы, стянули лица в похвальной маске бдения. Дескать, госпожу стережем, а более ничего не видали, не слыхали. С тем Хмур и пошел прочь. Когда его широченная - вдвое против обычной - спина исчезла за молоденькими елями, один из стражей сказал быстрой скороговоркой.

-Эх и бабка! Ни черта не боится. Нарочно ж дразнила.

Второй подтвердил.

-Издевалась прямо. С характером, сразу видать.

Перебросились словечком-другим. Да вновь застыли, как подобает. Плечи расправлены, крепкие руки на рукоятках мечей. Начищенные кольчуги сияют, аж больно смотреть. На красных полусапожках с острыми, загнутыми кверху носами - ни пылинки. Все, как положено. Не купчиху какую стерегут - венценосную госпожу!

В шатре дымила курильня - от назойливой мошкары и комаров. Расторопная служанка стелила походную постель. Зима, у складного столика, торопливо чиркала гусиным пером. Красивые, одна к другой округлые буковки споро выстраивались чередой строчек. Распущенные волосы стекали по спине, прядки шевелились, как живые. У ног дремала псица. Подняла остроухую голову, взглянула на костоправку, зевнула и отвернулась. Опасности для обожаемой хозяйки в этой жуткой старухе Лютая не почуяла.

-Ну?

-Ты звала меня, светлая госпожа. Я здесь.

-Садись на подушки. Маланья, живо помоги, и не подслушивай, выметайся отсель. А ты, Авдотья, расскажи.

-Что ты хочешь знать, госпожа?

-Странные слова свои, о моей гостье растолкуй. Да поживее.

-Ты знаешь то, что тебе надобно, госпожа. Все, что сверх этого, к чему?

Повисло плотное, сильное молчание.

-Пусть так. Что дальше?

-Приглядись к Неждану. Может он тот, кто нужен.

-Откуда знаешь. Ты ж, не видела его никогда.

Княгиня осеклась. Последние слова были уж очень бестактны. А бабка, неведомо почему, начала внушать уважение. Но старуха на оговорку княгини внимания не обратила.

-Видела, не видела. Я и так знаю. Мне о Неждане сон был. Сама я Клавдию нашла. Нарочно.

-А то, что я сюда еду. То же пригрезилось? Клавдии небось сказала, что слухи идут.

-Верно. Но пригрезилась мне твоя спутница. А уж после ты. Ей каждая ветка в этом лесу рада. Деревья мудрее, чем люди думают. Вон и сейчас, она с сосной обнимается. Весь Лес ажно мурлычет.

Снова помолчали. Зима задумчиво, бабка с явной хитрецой.

-Будь по твоему, ведунья. Пригляжусь к Неждану. Что нужно тебе?

-Корочка хлеба, мисочка кашки. Доброго меда глоточек. Мое дело по дорогам бродить. Золота не жажду.

-Мы еще вернемся к этому разговору. Ступай.

Бабка поднялась уходить, обронила небрежно.

-Спасибо на добром слове. Пойду погрею старые косточки. Отдохну.

Добавила отчетливо, строго.

-Среди твоих людей черная душа. Боярами приставлен. Указать кто?

Зима швырнула перо. Отодвинула столик. Поднялась.

-А не лжешь? Люди все проверенные.

-Как знаешь.

Поковыляла к выходу, мелко семеня скрюченными ногами. Лютая опять подняла голову. В шатер впорхнула улыбающаяся Ли. К щеке пристала капля смолы, в волосах зеленеют хвоинки.

-Ой, хорошо то! Не поверишь, обняла я сосну, замечталась, час простояла, не заметила. А воздух сладкий какой! Благодать. Добрый вечер, бабуля.

В Чуек Залесский приехали пополудни. У реки Лес словно нехотя расступался, открывая дивный вид. Деревянная крепость на холме, колокольни с выкрашенными в синий цвет куполами, угловые осанистые башни. Вокруг сотни маленьких изб. Предместья у города растекались вширь, вдоль реки, обходили острог с трех сторон. Крыши многих изб - соломенные. Те, что побогаче - из небольших плотно подогнанных деревянных чешуек. Высоченные, в человеческий и поболее ростом, заборы. Засеянные луком огороды сбегали к самой воде. На мостках удили рыбу пацаны, громко спорили. Застиранные желтые рубашки ярко выделялись на фоне воды. Вот, самый глазастый, заметил показавшийся на тракте обоз. Вернее первых всадников. На пиках - флажки с княжеским символом - красным солнцем о двенадцати лучах. Пацан так и подскочил, замахал руками, завопил, привлекая внимание товарищей. В крепости тоже увидели воинов. Бухнул - гулко, аж задрожал воздух в округе - сторожевой колокол на дозорной вышке. Между дружинников показалась княгиня, переодевшаяся полчаса назад в малое парадное облачение - алый, шитый золотом летник поверх (особым образом скроенной, чтоб на коне сидеть можно было, трехслойной, с разрезом спереди) парчовой юбки. Голова покрыта узорным платом с синей каймой, сверху водружена отороченная соболем, украшенная драгоценными самоцветами алая шапочка. Туго заплетенные косы свисают ниже седла. У бедра не ритуальный (таким и старайся не зарежешься), настоящий воинский меч. Губы плотно сомкнуты. Опушенные веерами черных ресниц, длинные сапфировые глаза мечут молнии. Алые сапожки с расписными каблучками плотно упираются в золоченые стремена. Через некоторое время звонкие, переливчатые храмовые колокола грянули здравницу князю.

-Сообразили.

Усмехнулась Зима. Покосилась на подругу. Ли, на которую тоже напялили богатое росское одеяние (чуть подкорректированное сметливой и практичной княгиней), глазела по сторонам. Через малое время въехали в предместья города. По улицам толпился смурной народ, княгиня отметила большое количество пьяных и нищих. Бабы в простых платках, выглядывали из калиток. Стайка шумных пацанов неслась впереди, выкрикивая.

-Княгиня! Сама княгиня! Зима Мстиславна!

Из крепостных ворот навстречу выползла торопливая процессия зажиточных горожан во главе с воеводой, несущим на белом полотенце, каравай. Высокий, плотный мужчина с густой черной бородой и пронзительным взглядом изрек, почтительно склоняя голову.

-Здрава будь, госпожа! Прими хлеб-соль от людишек твоих.

-От них приму. А тебе, воевода, придется оправдываться на моем суде.

Зашумевших купцов мгновенно угомонил Хмур с десятком дружинников. Зима возвысила голос. Она поразительно умела владеть им. Вроде и не кричит, а слышно на соседней улице. Собравшаяся на маленькой рыночной площади толпа умолкла. Впитывая каждый звук.