Виктория Платова - Мария в поисках кита

Попасть в кафе днем оказывается настолько же легко, насколько трудно было сделать это утром. Я не испытываю никаких проблем с ручкой, дверь распахивается едва ли не сама, и — аап! — я уже внутри. В обществе музыкального автомата, сигаретного автомата, автомата с напитками и сладостями и снедаемой вдохновением ВПЗР.

Так и есть — ВПЗР пожирает вдохновение, а ВПЗР, в свою очередь, пожирает сладости: пространство вокруг ее ноутбука усеяно мятыми обертками из-под шоколадок.

— Привет, — говорю я.

— Привет. — ВПЗР даже не удосуживается поднять хорошо прокрашенную (никаких диссонирующих с основным цветом корней) голову. — Как прошел день?

— А ваш?

— В трудах, Ти, в трудах. Головы не поднимала. Что новенького на острове?

— На каком из островов?

ВПЗР наконец-то отрывается от компьютера и смотрит на меня так, как будто видит впервые.

— А что, их несколько?

— По крайней мере, сегодня я узнала о существовании еще одного.

— Любопытно…

— Любопытно то, что вы не сказали мне о нем.

— А должна была?

— Вы ведь поднимались на маяк.

— И что?

— И не могли не видеть…

— Еще один остров?

— Для начала — телескоп. Там, наверху, стоит телескоп.

— Не обратила внимания.

Беспринципный и аморальный фрик издевается надо мной, определенно.

— Там был еще и сильный ветер. — Голос ВПЗР звучит примиряюще и даже извинительно. — Такой сильный, что я, честно говоря, испугалась за свою жизнь. Вдруг бы меня сдуло?

— Сомневаюсь.

— Да, это глупо, — подумав секунду, соглашается ВПЗР — С чего бы ветру сдувать меня? Я ведь не какой-то там божий одуванчик…

— Вполне упитанная женщина. Да.

— Ну не так, чтобы прямо упитанная до невозможности…

— Но ветру вас не сдуть, не обольщайтесь.

— Минутная слабость, — сдается ВПЗР. — Будем считать это минутной слабостью. А минутные слабости всегда выглядят глупо. Значит, на площадке, которую я не исследовала по своей глупости, стоял телескоп. И ты заглянула в него…

— Конечно.

— И?..

— И увидела остров. Скажем, островок. Небольшой. Совсем крохотный. Но там есть причал с катером. И огромный дом.

— И люди? — настораживается ВПЗР.

— Может быть, но людей я не видела. На том острове…

На том острове, вот как это звучит. На том острове я не заметила ни одной живой души — все души сгрудились на Талего, этом острове. И их даже больше, чем казалось мне все эти дни. Немногочисленное поголовье увеличилось за счет старухи Майтэ. И где-то, в обозримом пространстве, есть еще одна женщина, «самая красивая». Которая почему-то напрочь отказывается улыбаться здесь, но бесплатно раздаривает улыбки в далеком Мадриде. Знает ли ВПЗР о ее существовании? Самое время спросить об этом, и заодно — о старухе. О чем это они с ВПЗР разговаривали, стоя в конце улицы, и где Майтэ сейчас?

Первая часть вопроса волнует меня намного меньше, чем вторая. Но начинаю я почему-то со второй.

— А куда подевалась Майтэ?

— Кто?

— Старуха, которая живет здесь круглый год. Владелица кафе.

— А-а… У меня плохая память на имена. Откуда же мне знать, куда она подевалась? И по-моему, мы уже обсуждали с тобой это.

— Это?

— Куда все подевались. Мы обсуждали — и не пришли ни к какому определенному выводу. У меня нет его и сейчас. А у тебя?

Давай, Ти! Расскажи, что ты видела с маяка. Расскажи о кошках и о старухе. И о самой ВПЗР, мило беседующей со старухой (на каком, интересно, языке?). Уличи фрика во лжи, хоть он и делает вид, что проторчал в кафе весь день, и даже обложился бумажками от шоколадок, что должно, хотя бы косвенно, подтвердить великое творческое сидение.

Давай, Ти, давай!..

Но, как и в прошлый раз, что-то мешает мне раскрыть рот. Тогда мне казалось, что он забит самыми неприятными растениями — сорняками и колючками. Теперь на смену растениям пришли… волосы. Ну да, я чувствую во рту привкус волос. Тонких, как нитки из-под ногтей Кико, но намного более длинных и не таких разноцветных. Двухцветных — так будет вернее, крашеные концы и некрашеные корни. Точно такую комбинацию цветов я наблюдала сегодня в телескоп — у ВПЗР, стоящей рядом с Майтэ.

У ВПЗР, которая сидит сейчас передо мной, все в порядке с волосами, они — темно-рыжие по всей длине… почти по всей, а незначительную (миллиметровую) темную полоску даже в расчет брать смешно. Ну что за срань?! У Кико были другие ботинки, у ВПЗР — другие волосы, а старуха и вовсе возникла из ниоткуда… И я! Там была я, хотя и скрытая спиной Кико.

Другая я.

Почему я не могу сложить картинку целиком? Почему обязательно всплывает что — что, что переводит происходящее в разряд абсурдистской пьесы? Дурного фильма ужасов, где связать концы с концами не удается даже ценой собственной гибели от рук каннибала с бензопилой. Все дело в гребаном Талего? В гребаном телескопе, трактующем реальность по своему гребаному усмотрению? Все дело в гребаной голове писателя? Все дело в моей гребаной голове?.. Или в теле неизвестного мне персонажа, который лишь выглядит, как Ти, и чье простодушие граничит с идиотизмом. И я сижу в нем, как в клетке, как в аквариуме… И чем я тогда отличаюсь от несчастного Маноло? Только тем, что он не может покинуть свое темное и мрачное убежище. Но ведь и я не могу покинуть остров — пусть он не темный и не мрачный. И здесь частенько показывается солнце (о тумане, переходящем в снег, лучше не думать). Но что, если и солнце — персонаж; такой же, как бессистемная и маловразумительная идиотка Ти? И все остальные, кто ходит под ним, кто прячется в тумане, кто ловит ртом снег и у кого нет никаких опознавательных знаков, кроме багрово-фиолетового рубца на шее…

Я чувствую себя балеринкой из шкатулки — ей тоже подходит определение «гребаная». Балеринка начинает сучить ногами только тогда, когда кто-то заводит шкатулку, без завода она и с места не сдвинется, не сделает ни одного «па».

— Так-так-так, —

медленно и раздельно произносит ВПЗР, и это ее «так-так-так» подозрительно похоже на звук, который издает маленький ключ, проворачиваясь в маленьком механизме. Сейчас я начну сучить ногами. Сейчас.

За мной дело не станет.

— Так-так-так. Расскажи мне о том маленьком острове…

— А сами не хотите взглянуть?

— Ну, может быть…

— Отправимся прямо сейчас?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

— Потому, что мы ничего не увидим в полной темноте.

Какая еще темнота?..

Я рассталась с Кико на солнечной стороне улицы, и нельзя сказать, чтобы солнце было закатным, или хотя бы предзакатным. Даже если мы потратим на дорогу к маяку минут сорок (если будем плестись как черепахи), — все равно до сумерек будет далековато…

Сумерки уже здесь.

Почему я пропустила момент, когда в кафе стали сгущаться тени? А они явно сгустились, бойлер за спиной ВПЗР едва просматривается. Обернувшись к окнам, я вижу темно-серую пелену, которая прямо на глазах, лихо перескакивая через оттенки и полутона, становится черной.