Виктория Платова - Мария в поисках кита

Кико — он крутит педали. И — себя, я сижу на багажнике, поджав ноги. В отличие от распавшегося надвое островного сумасшедшего, между мной (стоящей на маяке) и мной (сидящей на велосипедном багажнике) нет никаких различий. Та же одежда, те же голые, без единого кольца пальцы; единственное, чего я не вижу, — свое лицо (его скрывает спина Кико). Но и так понятно: это я.

Некоторое время назад мы с Кико проделали тот же путь. И двое на велосипеде как раз приближаются к точке, когда я попросила Кико остановиться, а он налег на педали. А до этого… Он что-то шептал мне. Чужим, взятым напрокат голосом. У меня есть несколько секунд, чтобы уловить отголоски, нужно только сосредоточиться на физиономии Кико.

Она бесстрастна.

И губы… Увеличенные телескопом до невероятных размеров, они как будто болтаются у меня под носом. И сомкнуты так плотно, что между ними не просочится ни одно «шшшш… шшш». Я тоже не проявляю признаков беспокойства, просто еду себе, привычно (привычно?!) ухватившись за куртку хорошо знакомого мне человека. Картинка так пасторальна и так невыносима в своей абсурдности, что я рывком перевожу трубу на улицу между домами. И снова разрешающая способность телескопа бьет меня поддых: улица, как и губы Кико минуту назад, болтается у меня под носом. Я вижу трещины в камнях на мостовой; вижу одну из длинноногих островных кошек, затем еще одну, — прямо какой-то кошачий аншлаг!.. И еще., я вижу женщину в самом конце улицы, у кафе, и это — не ВПЗР!..

У ног женщины трется еще одна кошка, и я сосредоточиваюсь на животном, — только бы не смотреть в лицо человека, только бы не смотреть! Только бы справиться с собой и не выронить трубу, и самой не последовать за ней.

Справиться с собой не получается, и поэтому в окуляр торжественно вплывает лицо женщины, на которую я вовсе не собиралась смотреть.

Типичная испанская старуха с близко посаженными острыми глазками, с резкими чертами лица и такими же резкими морщинами. По сведениям, полученным мной когда-то из самых разных источников, на острове есть только одна старуха — Майтэ.

Это — и есть Майтэ?

По где она была все это время, все эти дни? Там же, откуда выкатился вандерер со мной и Кико (дублирующий состав)?.. Даже думать об этом не хочу. Пока я уговариваю себя не думать, почти физически ощущая мурашки, копошащиеся не только на спине, но и под волосами, к Майтэ присоединяется еще кое-кто.

Не кошка.

ВПЗР собственной персоной!..

Это уже слишком. Я сваливаюсь на площадку как подкошенная, больно стукнувшись коленями о выщербленные плиты. Это не отрезвляет ни на секунду. Отрезвляет громкий стук, с которым выпавшая из моих рук труба падает на плиты. Я подхватываю ее в последний момент, когда она, откатившись к самому краю, готова исчезнуть.

Наверное, лучше было бы, если бы она действительно исчезла. Лучше было бы, чтобы ее и вовсе не существовало!.. Тогда бы я не переживала то, что переживаю сейчас: острый приступ ужаса, тоски и отчаяния. Это отчаяние придавило меня к смотровой площадке, а ужас заставил свернуться клубком, подогнув под себя ноги. Тоска выглядит самой безобидной из всех трех составляющих. Это она заставляет меня снова взяться за трубу и приникнуть взглядом к окуляру. Так и есть, я тоскливо жажду ничего не увидеть.

И снова вижу ВПЗР.

Ей надо покрасить волосы.

«Надопокраситьволосынадопокраситьволосы», — безостановочно повторяю я про себя, и когда только успели пробиться эти темные, вперемешку с сединой, корни? Слишком мало прошло времени с моего последнего священнодействия над писательской головой. И ока не должна выглядеть так, как будто этот торжественный акт состоялся месяц или полтора назад!.. Ведь и десяти дней не прошло…

Труба телескопа кажется ледяной и обжигает мне пальцы, ветер свободно гуляет под курткой, волосы забиваются в рот, — там, внизу, нет такого ветра…

А что есть?

Кошки. Старуха Майтэ. Раритетный «Wanderer-Werke». Безобидный дурачок Кико. ВПЗР, наконец. В отличие от остальных я знаю беспринципного и аморального фрика тысячу лет. И — я сама (тут счет лет идет уже на миллионы). Наверняка найдется еще кто-то — сын старухи Майтэ, если он не уехал зимовать на материк. Или сувенирный Анхель-Эусебио.

Остров совсем не пустынен, и мне надо всего лишь спуститься, чтобы окончательно убедиться в этом. Что же мешает мне покинуть маяк немедленно?

Я сама.

Но не лежащая скрюченной на смотровой площадке с дурацкой трубой в руках. Та, которая внизу. Двух Ти быть не может.

А если их все же две — значит, я сошла с ума.

Любимый вэпэзээровский сюжет — скоростной спуск в бездну безумия. Или — не совсем скоростной, затяжной, со множеством подробно выписанных деталей (при скоростном их не разглядишь). Ну хорошо. Пусть будет так. Со всеми деталями, со всеми подробностями.

Я нахожу в себе силы подняться и оставляю трубу на площадке, у стены, даже не удосужившись закрепить на треноге. Втайне я надеюсь, что рано или поздно она под порывами шквального ветра свалится вниз, и подлый окуляр, в котором отразилось мое собственное безумие, разобьется.

Спуск по винтовой лестнице вовсе не похож на спуск в бездну психического нездоровья. Хотя я стараюсь идти медленно, внимательно разглядывая ступеньки, — на предмет всевозможных ловушек, пусть и придуманных. Но лестница чиста, и я испытываю что-то похожее на разочарование. И ободряюсь только у ниши с Чудотворной Марией.

Со святой произошли некоторые изменения, и это не касается орфографии, законное «los» так и осталось на своем месте. Но теперь Марию украшают не только поблекшие бумажные цветы, — медальон!.. Тот самый, который я обнаружила в океанариуме. Тот самый, который впоследствии цинично увела у меня ВПЗР. И с чего бы это она решила с ним расстаться? И когда успела побывать на маяке? Ведь в последнее время я вижу ее только в кафе, сидящей за компьютером и усиленно имитирующей вдохновение… А ведь и правда!

Ее нет в доме. Ее нет у пристани. Ее нет у собора. И традиционных променадов для нагуливания аппетита сюжетных ходов нет как нет, а ведь ВПЗР любит прогуляться!.. Пешие вылазки она практиковала и раньше, для чего мы ездили на Залив, и я была вынуждена часами выслушивать все ее откровения относительно героев, каждый раз противоречащие первоначальному замыслу. Если он вообще был — замысел. Ведь, как правило, эта авантюристка пускается в многостраничное плавание, не подготовившись толком, и латает дыры по ходу движения. Когда же дыры разрастаются до неприличных размеров и никакими мешками с песком их не заткнуть, и возникают идеи дальних вылазок на природу: «чтобы подумать вслух и спасти то, что еще можно спасти». ВПЗР — она такая: если слово уже написано и воткнуто в предложение, она ни за что с ним не расстанется. Проще накидать других слов и завалить ими негодное, чем вовсе отказаться. Это и называется «спасти то, что еще можно спасти».