Мюррей Бейл - Ностальгия

Борелли поджал губы.

— Он имеет в виду реки; реки всегда прекрасны. Реки неуловимы и могучи и не имеют острых углов. Они едины с природой, они дарят жизнь. — Искоса поглядывая на улыбающуюся Луизу, Борелли ломал голову: что бы еще измыслить? А Луиза особо и не вслушивалась. — Мужчины всегда стремились подчинить себе реки и отыскать их исток А еще там опасные подводные течения.

Луиза стиснула его руку.

— Ты все выдумываешь!

— Кажется, твой муж на нас смотрит.

— Отдельные города вдруг ни с того ни с сего становятся центрами тяготения! — взревел русский. — Так было с Веной, Парижем, Берлином. Говорят, теперь это Нью-Йорк и Сидней.

— Сидней?

Джеральд захохотал во все горло. Гид изумленно обернулся.

— Так мне рассказывали.

— А как насчет Москвы?

— Олимпийские игры вас прославят, — подсказал Дуг.

— Москву — вряд ли. Еще не время, — тихо проговорил русский. — Думается мне, еще не время.

— Эй! — Дуг потрясенно глядел куда-то вниз, на собственное бедро. Все засмеялись.

Из его кармана сами собою выползали ключи от машины на серебряной цепочке. Небольшой, но мощный красный магнит крепился на стене на уровне пояса, демонстрируя сходство между тяготением и магнетизмом.

А затем внимание привлекло движение в другой части помещения.

В центре зала розовый вихрь пронесся по наклонной, вертикально махая рукой: это Саша съехала по самой обычной детской горке. У основания утвердилась миссис Каткарт — этакой блюстительницей порядка.

— Ну же, миссис К., ваша очередь! — крикнул было Гэрри.

Но тут вечный сателлит Кен Хофманн, поскользнувшись, схватился за ближайшего соседа, Борелли, опрокинув его вместе с Луизой, а заодно и Джеральда (у того слетели с носа очки); затесавшийся в середину Кэддок, привыкший спотыкаться на ровном месте, прикрыл ладонью фотокамеру, а вторую руку вытянул вперед, тормозя падение. Между тем беспорядочная куча-мала из пяти человек заскользила, точно во сне, к дальней стенке — по наклонному, отполированному московскому полу. Пока Хофманн, под дружный смех Саши и Вайолет (обе стояли наверху лестницы), не ухватился за нижнюю ступеньку.

Джеральд, первым поднявшись на ноги, ругался как сапожник.

Русский медведь как ни в чем не бывало неторопливо направился нахоженным путем к боковой стене и рукой в измятом рукаве ткнул в очередную иллюстрацию. Природа ленива — эта простая истина для большинства людей якобы проходит незамеченной.

— Посмотрите-ка на водопады, — предложил он, когда остальные наконец-то вернулись на прежнее место. Фотографии семи гигантских водопадов и впрямь были хороши. — А течение реки — любой реки мира! Реки естественным образом текут туда, куда могут, без всякой суеты.

Борелли просто-таки фонтанировал интересом. На взгляд Филипа Норта, гид доказывал очевидное. И он, и большинство остальных постепенно отдрейфовали прочь.

— «Закон природы, — процитировал русский, — состоит в том, чтобы затрачивать как можно меньше усилий, по возможности избегая неудобств». Природа не борется.

Наглядная тому иллюстрация — линия провисания самой обыкновенной бельевой веревки. Одна такая крепилась у стены; остальные даже взгляда на ней не задержали. Остались лишь Борелли с Луизой и Шейла. Гид отступил на шаг, любуясь произведенным эффектом.

— Как видите, веревка достигла состояния равновесия по отношению к тяготению. То, что мы называем принципом наименьшего действия. — Гид восхищенно покачал головой.

— Это прямо про меня, — выдохнул Борелли.

— Это почти поэзия, — согласился русский.

Луиза оглянулась на Шейлу — и закатила глаза. Повернувшись к ней, Борелли взял в руки Луизино ожерелье. И — разжал пальцы.

— Принцип тяготения — он везде.

— Это и ребенку понятно.

— Но прежде мы о нем толком не задумывались, верно?

— То же самое о чем угодно сказать можно, — пожала плечами Луиза.

Коренастый русский между тем деловито стягивал с себя пиджак и рубашку. Обнажив волосатую грудь, он помедлил, дожидаясь возвращения остальных. Шея загрубелая, обветренная… гид внезапно показался едва ли не стариком. Живот его исчертили шрамы от пуль и шрапнели.

— Мы говорили о том, что природа ленива по сути своей: про линию наименьшего сопротивления.

Широкое, унылое лицо; плохо выбритые складки. Горизонтально вытянув руки, он подбородком указал на полоски бледной кожи подмышек — а затем руки его словно сами собою упали, влекомые к земле тяготением.

Вот и грудь у него обвисла.

— Я уже не молод, — посетовал он.

— А я могу двадцатицентовые монетки под грудью удержать, — игриво похвасталась Саша Норту. — Кажется, таков критерий. Как бы то ни было, этот музей мне не по душе.

— Ш-ш, помолчи — и узнаешь что-то новое.

Тяготение подточило щеки гида, оттянув их к земле, заодно со складками кожи под подбородком, подпустило воздуху в веки: линия наименьшего сопротивления! Гид вновь надел рубашку. Кое-кто из туристов непроизвольно хмурился, пощипывая себя за подбородок.

— «Чтобы вещь стала интересной, надо просто смотреть на нее достаточно долго», [141] Автор цитаты — французский романист Гюстав Флобер (1821–1880). — процитировал русский.

Вспомнив о своих прямых обязанностях, гид внезапно упомянул про галстуки (хотя сам галстука не носил). Ведь поведение их напрямую зависит от тяготения. И он указал на галстук Джеральда.

— Практически абсолютно, — кивнул Борелли.

— Ха-ха! — захохотал Гэрри.

— По-моему, он «с приветом», — шепнула Саша. — Какая, в сущности, разница! Милый, пойдем-ка отсюда.

Русские, они зачастую такие меланхолики.

— Не суетись и слушай, — одернул ее Норт. — И хватит вертеться!

— Это становится интересным, — кивнул Джеральд. — Многое из того, что он говорит, мы просто-напросто упустили. Совершенно неожиданная точка зрения.

Реконструкции: бурый валун на вершине холма из папье-маше, а ближе к середине зала — превосходный макет башни для испытаний ядерного заряда. Однако и это, и все прочее разом затмила виселица, что выжидательно чернела в нескольких шагах справа.

— История и тяготение.

— Ух ты!

Кто это сказал? Гэрри Атлас.

С первого взгляда было ясно: это не модель и не реконструкция. Деревянные ступеньки истерты. Джеральд пошарил под люком, заглянул в черный проем, сквозь который, брыкаясь, проваливаешься в вечность. То и дело наталкиваясь на согруппников, Кэддок выбирал подходящий ракурс для фотографии. Многим ли доводилось в жизни увидеть своими глазами настоящую виселицу? Для вящего эффекта Кэддок попросил, чтобы кто-нибудь поднялся на помост.

— Я могу! — вызвался Гэрри. Он картинно вывалил язык и закатил глаза.

— На вашем месте я бы не стал этого делать, — посоветовал Хофманн.