Зэди Смит - О красоте

Такие разговоры, с вариациями, велись по нескольку раз на неделе.

- Ага, как же, - встрял Говард, угрюмо, точь-в-точь с отцовской интонацией. - Может, она вообще возьмет и продаст этот дом прямо из-под наших ног.

- И прекрасно, - сказала Зора. - Она всецело этого заслуживает.

- Зора, а тебе не пора на работу? - спросил Говард.

- Ничего вы все не знаете, - Леви прыжком поменял ноги. - Она продаст картину, но деньги не возьмет.

Я вчера забегал к ней потолковать. Деньги пойдут Группе поддержки гаитян. Она говорит, лишь бы Кипсу не достались.

- Ты забегал туда… на Кеннеди-сквер? - уточнил Говард.

- Славная попытка, - сказал Леви. Им было велено не сообщать отцу никаких подробностей о месте пребывания Кики.

Леви опустил вторую ногу, обдернул штанины и спросил:

- Как я выгляжу?

В кухню бодро вбежал покоритель травяных джунглей - коротколапый Мердок. И тут же был окружен вниманием: Зора бросилась к нему и подхватила на руки, Леви дергал за ушки, Говард предлагал миску еды. Кики очень хотела взять Мердока с собой, но песику у нее было бы неудобно. И теперь оставшиеся Белси носились с ним в том числе и ради нее; была у них невысказанная, абсурдная надежда, что Кики, хотя ее здесь нет, каким-то образом почувствует заботу, расточаемую на ее любимца, и эти флюиды нежности… Смешно. Это сказывалась их тоска по ней.

- Леви, если обождешь минутку, я подкину тебя в город, - сказал Говард. - Зур, ты не опаздываешь?

Зора и ухом не повела.

- Говард, я-то одета, - она провела рукой по своей летней официантской униформе - черной юбке, белой блузе. - Великий день сегодня у тебя. А ты бегаешь без штанов.

В целом, она была права. Говард взял на руки Мердока, так и не успевшего толком отведать мяса, и понес с собой в спальню. Стоя наверху перед платяным шкафом, Говард прикидывал, не стоит ли немного смочить прическу. В шкафу, из которого исчезла практически вся одежда - разноцветный шелк, кашемир и атлас, над наваленными грудой джинсами, рубашками, шортами одиноко болтался костюм. Говард протянул к нему руку - и вдруг передумал. Если он нужен им, пусть принимают его таким, какой он есть. Он взял черные джинсы, синюю рубашку с коротким рукавом, сандалии. На сегодняшней лекции будут, предположительно, люди из Помоны[[109]], Колумбийского университета[[110]] и Института искусств Кур- тольда[[111]]. Смит был в восторге, Говард тоже пытался заставить себя радоваться. «Сегодня большой день, - прочел он утром в электронном письме от Смита. - Говард, пора становиться штатником!Не в Веллингтоне, так где-нибудь еще. Думаю, все получится. До встречи в десять тридцать!» Смит прав. Десять лет на одном месте и не в штате - это слишком. Дети подросли. Скоро разлетятся кто куда. И в доме, если как сейчас, без Кики, будет невыносимо. Одна надежда на работу. Тридцать с лишним лет университеты были для него родным домом. Теперь ему нужен еще один колледж - последний, богатый, который бы принял его, старого маразматика, и взял под свое крыло.

Нахлобучив бейсболку, Говард помчался вниз, Мер- док со всех лап припустил за ним. В кухне дети вешали на плечи кто сумку, кто рюкзак.

- Стоп! - сказал Говард, шаря по пустому буфету. - Где мои ключи от машины?

- Понятия не имею, - безразлично отозвалась Зора.

- Джером! Где ключи?

- Успокойся.

- Еще чего. Никто не выйдет отсюда, пока я их не найду.

В итоге из-за Говарда все опоздали. Странно, почему дети, даже взрослые, слушаются родительских приказов. Они покорно переворачивали кухню в поисках ключей. Посмотрели в вероятных, а затем и в невероятных, глупых местах - едва Говарду чудилось, что кто-то бездельничает, он взрывался, как петарда. Ключей нигде не было.

- С меня хватит. Жарища! Я на улице, - крикнул Леви и вышел. Через минуту он вернулся: оказалось, ключи висели в дверце машины.

- Ты гений! - воскликнул Говард. - Так, живее, живее, выходим. Сигнализацию включаем, ключи берем, поторопись, народ!

На улице пекло. Чтобы открыть дверцу раскаленной машины, Говард обмотал руку подолом рубашки. Кожаный салон обжигал так, что пришлось подложить сумку.

- Я не еду, - сказала Зора, загородившись ладонью от солнца. - Просто потому, что ты этого ждал. Не захотелось подменяться в свою смену.

Говард терпеливо улыбнулся. Это было в характере его дочери: закусить удила и гордо мчаться куда глаза глядят. Сейчас она перевоплотилась в ангела милосердия, поэтому сильно важничала. Как-никак, в ее власти было «утопить» и Монти, и Говарда. Отцу она настоятельно порекомендовала взять годичный отпуск*, и он принял помилование с благодарностью. Зоре оставалось в Вел-

* (Творческий) отпуск на год или полгода, предоставляется раз

в семь лет преподавателю колледжа или университета для учебы,

путешествия или отдыха.

лингтоне два года, и, по ее мнению, колледж стал тесен для них двоих. Монти удалось сохранить должность, но не принципы. Он махнул рукой на вольнослушателей, и вольнослушатели остались, правда, Зора бросила семинар поэзии. Эти героические акты доброй воли даровали Зоре чувство поистине нерушимого превосходства, которым она бесконечно наслаждалась. Единственным пятном на ее совести был Карл. Она ушла с семинара поэзии, чтобы он мог там остаться, но он больше не приходил. Он вообще исчез из Веллингтона. Когда Зора набралась храбрости позвонить, его мобильный был отключен. Она привлекла к розыскам Клер; из зарплатных ведомостей удалось узнать адрес, но на посланные письма никто не отвечал. Когда Зора собралась с духом и нанесла визит, его мать лаконично сказала, что он съехал; большего от нее добиться не удалось. Она даже на порог Зору не пустила, держалась настороженно, видимо, подозревая в этой светлокожей негритянке с правильным выговором социального работника или сотрудника полиции, а от них только и жди неприятностей. Прошло пять месяцев, но Зоре изо дня в день попадались Карловы двойники - парни в толстовках с капюшонами, свободных джинсах, фирменных кроссовках, с большими черными наушниками, - и каждый раз его имя рвалось у нее из груди и застревало в горле. Иногда она все же произносила его вслух. Но никто из парней ни разу не обернулся.

- В город кому-нибудь надо? - спросил Говард. - С удовольствием подброшу, куда скажете.

Спустя две минуты Говард опустил пассажирское стекло и посигналил своим спускающимся с холма полуголым детям. В ответ те показали ему средний палец.

Он проехал через Веллингтон и оставил его позади. За ветровым стеклом плыло раскаленное марево; играл струнный оркестр сверчков. Говард слушал в машине «Лакримозу», опустив стекла и прибавляя звук, словно подросток. Трам-па-па, трам-па-па. Когда музыка замедлялась, он тоже сбавлял скорость. Впереди замаячил Бостон с его Большой трубой[[112]]. Сорок минут стоял Говард в толчее замерших машин. Когда он, наконец, выбрался из какого-то длинного, как жизнь, тоннеля, зазвонил мобильник.