Николай Прокудин - Второе азиатское нашествие

- О, мой генерал! Что–то случилась? Вы протрезвели? Неужели интересуетесь «обстакановкой» театра военных действий? А я уже комбриг!

- Мерзавец! Это настоящее хамство с твоей стороны! А ну–ка, позови Неумывакина! Сейчас мы с тобой разберемся!

- Не нукай, не запряг, генерал! Я разжаловал вашего особиста, он теперь простой взводный, и придется разговаривать со мной. Или… до свиданья!

Дивизионный генерал что–то рычал, да так яростно, что создавалось впечатление, будто он зубами разгрыз телефонную трубку. Максиму стало смешно, он бросил наушники на радиостанцию, показал через аппарат невидимому собеседнику средний палец и пошел осматривать боевые порядки. Озоруев решил заняться делами, пока разомлевшая и счастливая Маргарита отдыхала.

Хорошо укреплена первая линия окопов почти не требовала инженерных работ, вторая линия, оттянутая в глубину обороны на триста метров, была неплохо отрыта и могла скрыть стоящего стрелка, а вот третья линия и сделана вовсе халтурно: несколько отдельных ячеек, десятка два окопчиков для стрельбы лёжа. Но и так сойдет. Был подготовлен еще и четвертый рубеж, сооруженный на совесть, но он находился на значительном удалении, и его оборудовали для отражения удара противника с тыла. На этом рубеже как раз и обитали тыловые подразделения и водители.

Максим гордился проделанной за месяц работой. Нельзя сказать, что ему нравилось инженерное оборудование района обороны, чем могут нравиться окопы? Это ведь не памятник архитектуры, а тем более не девушка! Просто был доволен качеством.

Озоруева вообще бесила сама создавшаяся ситуация: какого чёрта он, почти состоявшийся эмигрант, должен в этой глуши биться с противником до последней капли крови? Он бы предпочёл сидеть в мирной новозеландской глуши. Генеральские морды давно бежали и окопались в тылу, в районе Слюдянки и Иркутска, а он как последний дурак вцепился в левый берег Селенги и стоит насмерть. Ради чего? Причин для такого патриотизма, конечно, много: должен же кто–то оберегать ту старушку, которая им каждый день привозит на тележке бидон молока! Сколько раз Озоруев умолял бабусю уходить за Байкал, так нет, уперлась карга и ни в какую, говорит, что здесь родные могилки, и она сама тут тоже помрёт. Чуть в стороне, на склоне сопки, виднелось стойбище многочисленной семьи чабанов. Эти гураны тоже не желали никуда уходить, как с ними ни бился комбат, всё без толку: взрослые не хотели кочевать за сотни верст с дюжиной детишек. Вот и приходилось из–за отдельных упрямцев батальону Озоруева стоять насмерть, вгрызаться в эту пядь земли…

Максим направился в ремзону автопарка, посмотреть, как там обстоят дела. Давненько он сюда не наведывался, повода не было, зачем бесцельно шастать, если почти вся техника более двух недель стояла на приколе. Но теперь, когда машины заправлены и на ходу, сам Бог велел командиру проверить беспокойное хозяйство. В полевом гараже начальствовал старый ворчливый совхозный завгар. Этому седому маленькому мужичку по фамилии Гордыня, смуглое лицо которого испещряли глубокие морщины, было далеко за шестьдесят, но он бегал по территории, словно молоденький жеребчик. Неугомонный и деятельный, механик вносил постоянную суету в жизнь водителей.

- Гордыня! Ты чего на доклад утром ко мне не явился? — накинулся на механика Озоруев. Конечно, комбат ругался не со зла, а так, для порядка.

- Вам делать не хрен, доклады бы только слушать, а мне работать надо. Тем более в нонешнее утро… Ты, поди, и сам еле встал, после ночки с такой кралей! Ох, шикарная девушка!

Механик ухмыльнулся, потом на секунду отвлекся и заорал глядя через плечо комбата на нерасторопного водителя:

- Бензин льёшь, как слепой смотришь! Раззява! Запомни: высчитаю до копейки из трудодней! Почти поллитра расплескал, недотёпа.

Озоруев покачал головой:

- Илья Петрович! Ты словно реликт! Анахронизм ходячий! Какие еще в наше время трудодни! Тем более мы на военной службе! Объяви ему наряд на службу!

- Петров! Объявляю тебе наряд на службу! — тотчас поправился завгар. — Сегодня заступаешь дежурным по автопарку! Марш с моих глаз долой, оболтус!

- Бензина много осталось?

- Много! А зачем спрашиваешь? Скажи, комбат, с какой целью интересуешься? Ведь не для продажи? Чует моё сердце, по этой обстановке мы скоро будем драпать как можно дальше в тыл?

- Не знаю, пока приказа отступать нет.

Старый механик хитро усмехнулся:

- Какой на хрен приказ! Знаем мы тебя, Озоруев! Ты сам себе приказ! Скажи, что задумал?

- Пока ничего конкретно, но думы думаю…

Озоруев машинально осмотрелся по сторонам, а старик, заговорщически наклонившись, прошептал:

- Признаюсь честно, глядя на твою симпотюлечку, и меня на блуд потянуло! Хочу, аж зубы скрипят! Стоит, хоть прикажи пристрелить его!

- Старый охальник! Мне до твоих желаний дела нет, я–то теперь в полном порядке!

- Вот–вот, завидую тебе, комбат, а мне, седояйцевому, не угнаться за молодками! Что делать, подскажи?

- Бегай по старухам!

- Иди к черту! Моя старуха далеко, а чужие старухи и подавно не нужны. Ладно, хватит пустое болтать про блуд, говори, какие будут дальнейшие указания? Делись задумками…

Максим устроился на лавочке и пригласил старика сесть рядом.

- Сейчас всё тихо, но надолго ли мы оставлены в покое китаёзами? Помощи нам, судя по всему, из Ставки никакой не будет, бежавшие войска укрепились по Байкалу. Этот обоз пришел первый и последний, больше ни одна попутная телега к нам не заглянет… Стоять на смерть и погибнуть за Президента и его свиту я не намерен. Ради чего я должен помирать в расцвете лет ни за понюшку табака? Я считаю: мы свою задачу выполнили с честью, дали возможность мирному населению эвакуироваться, а войскам перегруппироваться и наладить оборону. Теперь наш черед уходить отсюда, поэтому бензин нам нужен для отступления.

- Тебя в Слюдянке наверняка к стенке поставят и не посмотрят на боевые заслуги. Сорвут погоны, ордена, а потом шлепнут, и скорее всего, без суда и следствия. Быстро стал полковником — еще быстрее сделаешься покойником.

Озоруев громко и заразительно расхохотался в ответ на этот каламбур.

- Что ржёшь, как молодой жеребец? — обиделся механик.

- Значит, я верно думаю, раз даже в твою аполитичную голову пришла подобная мысль. Нет, старина, мы не пойдем на Слюдянку, мы направимся в сторону Нарына, а дальше видно будет, возможно двинем к Закаменску.

- А почему сразу не пойти на Дархан?

- Устами старика, как и младенца, глаголет истина! Верное дело говоришь, отец! И у меня есть такая крамольная мысль: укроемся в Монголии, а потом либо сдадим оружие, и пусть они нас интернируют оттуда в Европу, либо окопаемся в степи и будем ждать спасательной экспедиции!