Алексей Слаповский - Заколдованный участок

– Что-то я не обратил внимания, – послышался голос из проекторной.

– Крути еще раз! – велел Савичев.

Но прокрутить не удалось: Шаров, безрезультатно стучавший, просто вышиб дверь.

– Это что же такое? – закричал он. – Что за просмотр тут устроили в рабочее время? Суриков! Завод стоит, подвоза нет, а он тут упражняется!

– И дома не ночуют из-за ерунды! – добавила Савичева.

– Завод никуда не денется, – успокоил Шарова Суриков. – А тут важный вопрос.

– А работать кто будет? – продолжал шуметь Андрей Ильич. – Савичев! Ты для этого пить бросил? Николай Иваныч! Удивляюсь! Брат у меня там горбится один за всех, а вы что тут? Кто там еще прячется, Читыркин, ты, что ли?

Андрей Ильич приблизился и увидел, что в углу сидит не кто иной, как Лев Ильич.

– Ладно тебе... Раскричался... – хмуро сказал старший Шаров.

– Да я ничего... Просто – беспокоюсь... А чего сидите-то?

– Ты вчера кино смотрел? – спросил Лев Ильич.

– Я его сто раз смотрел.

– Тогда скажи: кто главный, Фурманов или Чапаев? Не в смысле про кого кино, а вообще.

– Чапаев, конечно.

– Да? А почему при Фурманове чапаевские приказы не выполняются?

– Что-то вы придумываете. Как это не выполняются?

– А ты вот сядь и посмотри!

И Шестернев опять запустил сомнительные кадры. Андрей Ильич начал смотреть. Вместе с ним присели, заинтересовавшись, и Наталья с Татьяной.

И когда кадры закончились, заспорили с новой силой и в новом составе.

И спорили так до белого дня, и разошлись, так и не разобравшись.

Они разошлись, так и не разобравшись, и жизнь продолжилась фактически в том же виде, что была раньше, с некоторыми изменениями.

Савичев из состояния беспробудного труда перешел в состояние беспробудного философствования. Лежал в саду на раскладушке, смотрел в небо сквозь листья и о чем-то думал.

Татьяна раз прошла мимо, другой, третий. Не вытерпела.

– Юр, ты чего лежишь?

– А чего?

– Дел, что ли, нету? Навоз собирался на огород вывезти.

– А зачем?

– Ты не придуривайся!

– Нет, в самом деле зачем? – требовал объяснения Савичев. – Чтобы помидоры с огурцами росли? А помидоры с огурцами зачем? Чтобы мы их съели? И во что они превратятся? Обратно в навоз! Вот тебе и всё.

– Я чувствую, тебе лишнего накодировали, – встревожилась Савичева. – Совсем чудной стал. Лежит и думает чего-то там. Прямо страшно да– же. Кузовлев из Ивановки тоже вот так начал задумываться, а потом на чердаке его нашли. С веревкой на шее. Ну, не хочешь работать, телевизор посмотри!

– Ага. Чтобы он за меня думал, что ли? Надоело! Дурят нас, понимаешь? И всю жизнь дурили! Но только сейчас до меня дошло...

И он погрузился в молчание.

Савичева долго и внимательно смотрела на него – и пошла к Нестерову. С порога заявила:

– Вы вот что, давайте раскодируйте его! Раньше – ну, выпьет день, другой, но потом нормальный человек, занимается хозяйством! А теперь совсем мозги съехали у мужика. Чего ни попроси, он одно: зачем, говорит? Лежит и, вроде того, смысл жизни ищет! Не молоденький, поздно смысл-то уже искать! Жизнь уже кончается, а ему смысл давай!

– А вдруг найдет? – с улыбкой спросил Нестеров.

– Лежа? Нет, вы не отговаривайтесь, раскодируйте, я добром прошу пока!

– Да не кодировал я его! – признался Нестеров, которому надоела эта двусмысленность.

– То есть как? Он же сам рассказывал: в гипноз впал, а потом как отшибло от всего.

– Не впадал он в гипноз, а просто задремал с похмелья. И я ему абсолютно ничего не говорил.

– А как же он?... – не понимала Татьяна.

– Самовнушение.

– А которые другие? Которых вы на расстоянии?

– С ними я тем более ничего не делал.

Савичева вдумывалась:

– Что же теперь... То есть – сказать ему, что теперь всё можно?

– Это уж ваше дело.

– То есть он сам может, что ли? – сделала главное открытие Савичева.

– Любой человек сам может, – подтвердил Нестеров. И Татьяна ушла глубоко задумавшаяся.

Она ушла глубоко задумавшаяся и пребывала в этом состоянии до позднего вечера.

А вечером пошел теплый тихий дождь, который становился всё сильнее и вот уже хлестал во всю мощь, небо с грохотом раскалывалось и сверкало, молния, казалось, била в молнию, одна за другой.

Савичев сидел у окна и восхищался:

– Надо же, сила какая... А вот скажи, Татьян, если бы тебе опять жизнь прожить – ты бы так же хотела?

Татьяна испугалась этого вопроса. Она подумала, что дело зашло слишком далеко и медлить больше нельзя.

– Юр, я у Нестерова была...

– Зачем?

– Он сказал, что совсем тебя и не кодировал.

– Врать-то.

– Правда, не кодировал. Так только, изобразил.

– А почему же мне пить не хочется?

– Самовнушение, он говорит.

Савичев вскочил и заходил по комнате.

– Вот зараза! – закричал он. – Так. Бутылку мне, живо!

– А может...

– Я сказал!

Татьяна поставила на стол бутылку, закуску. Не то рада, не то нет. Скорее рада: мужик нормальным стал. Конечно, может и напиться, и побуянить, но это не привыкать, с этим справиться можно, а вот когда в голове лишние извилины начинают шевелиться, как с этим справиться?

Савичев сел за стол, налил стакан, взял его. И задумался.

– Что? Опять накатывает? – испугалась Татьяна.

– Ничего не накатывает. А вот возьму – и не буду. Без всякого самовнушения.

– Почему?

– А нипочему. Не буду, и всё!

– Не хочешь?

– Хочу. Но не буду.

– Не понимаю я...

– Где тебе понять... – Савичев пересел опять к окну. – Иди сюда.

– Зачем?

– Да низачем! Просто – смотреть.

Татьяна, не зная, что и подумать, взяла табуретку, поставила рядом, села.

Савичев взял ее рукой за плечо.

Она от неожиданности отшатнулась.

– Ты чего, дурочка?

– Да так... Чего смотреть-то?

– А вот, – указал Савичев на небо, где полыхнула очередная молния. – Хорошо ведь?

Татьяна посмотрела на небо, потом на лицо мужа и вдруг до глубины души поняла, что ничего страшного не происходит, что он нормальный, а просто... Просто в самом деле – хорошо.

Нам тут сказали, что есть целая книга с таким названием: именно возвращение, именно блудного и именно мужа. И мы хотели уже исправить название главы, но тут стало известно, что кроме этой книги, есть еще и написанная раньше, называвшаяся так же, не говоря о какой-то юмористической поэме, автора которой никто не вспомнил. Следовательно, сделали мы вывод, название бродячее, никому лично не принадлежащее, и отказываться от него не стоит.

Нам сказали и больше: есть кино с похожим сюжетом. И опять мы испугались, и опять подоспел на выручку один эрудированный человек: до того кино, о котором речь, было точно такое же, не считая десятка похожих в некоторых чертах и сотни отдаленно напоминающих. Следовательно, сделали мы вывод, сюжет тоже бродячий.