Дэниел Мейсон - Настройщик

Доктор вопросительно посмотрел на него.

— А я думал, что вы и этот инструмент неразделимы, — он засмеялся.

Эдгар тоже рассмеялся.

— Нет, нет... Может быть, иногда это и кажется так. Но я говорю серьезно. Я должен был закончить свои дела здесь уже несколько недель назад. Разве я не должен был уехать уже давно?

— Я думаю, на этот вопрос вы должны ответить сами. — Доктор стряхнул темный пепел с кончика сигары. — Я вас здесь не держу.

— Не держите, — согласился Эдгар. — Но вы и не настаиваете, чтобы я уехал. Я рассчитывал, что меня попросят отправляться, как только рояль будет настроен. Ведь я представляю «достаточный риск» — кажется, это ваши слова?

— Мне нравится наше общение, наши беседы. Этого вполне достаточно, чтобы забыть о риске.

— Разговоры о музыке? Я польщен, но на самом деле должно быть что-то еще, что заставляет вас удерживать меня. К тому же здесь есть люди, которые разбираются в музыке лучше, чем я — в Индии, в Калькутте, даже в Бирме. Или, если вам не хватает просто бесед, — к вашим услугам натуралисты, антропологи. Почему вы прикладываете столько усилий к тому, чтобы я остался? Можно найти и других.

— Здесь были другие.

Эдгар повернулся к доктору.

— Вы имеете в виду, гости?

— Я здесь уже двенадцать лет. Приезжали многие. Натуралисты, антропологи, как вы говорите. Они приезжали и даже оставались, но никогда — не оставались надолго. Они были здесь ровно столько, чтобы собрать свои коллекции или сделать заметки и убедиться, что какая-либо теория подтверждает их взгляды — в биологии, в культуре, в истории Шанских княжеств. После этого они возвращались домой.

— Мне трудно в это поверить. Здесь так прекрасно...

— Мне кажется, вы ответили на свой вопрос, мистер Дрейк.

Взобравшись на склон, они остановились, чтобы проследить за взлетевшей стайкой птиц.

— В Рангуне есть настройщик, — сказал Кэррол, когда они поехали дальше. — Я знал это задолго до того, как попросил о вашем приезде. Он миссионер, военные не знают, что он занимается настройкой, но я познакомился с ним уже давно. Он бы приехал, если бы я попросил.

— Полагаю, это сэкономило всем силы.

— Должно быть. Он бы приехал и тоже не остался бы надолго. Я хотел, чтобы приехал кто-то, для кого все это будет абсолютно ново. Конечно, я не собирался обмануть вас: первоначально совсем не этим объяснялось мое желание вызвать вас сюда. — Он помахал в воздухе сигарой. — Нет, я просто хотел, чтобы мой рояль настраивал лучший лондонский настройщик «Эрардов», и я сознавал, что это требование заставит военных признать, насколько они зависят от меня, признать, что мои методы работают, что музыка, как и военная сила, может обеспечивать мир. Но я также знал, что если кто-то проделает весь этот путь, чтобы выполнить мою просьбу, это должен быть человек, который верит в силу музыки так же, как я сам.

— А если бы я не поехал? — спросил Эдгар. — Вы же ничего не знали обо мне, вы не могли быть вполне уверены в успехе своего дела.

— Значит, был бы кто-то другой, очередные гости, может быть, тот миссионер из Рангуна. И все они уехали бы домой через несколько дней.

Эдгар заметил, что доктор вглядывается куда-то вдаль.

— А вы когда-нибудь задумывались о возвращении домой? — спросил он.

— Конечно. Я вспоминаю Англию с большой любовью.

— Да?

— Это ведь моя родина.

— И все же почему тогда вы остаетесь здесь?

— Меня слишком многое привязывает к этому месту: мои проекты, эксперименты, у меня еще море неосуществленных планов. Я не собирался оставаться здесь так надолго. Вначале я приехал просто для того, чтобы работать. Я с трудом мог представить, что здесь может быть что-то еще, кроме работы. А может быть, все гораздо проще. Может быть, я не уезжаю потому, что боюсь передавать свои полномочия кому-то другому. Другой не будет делать все это так же... мирно, — он замолчал и вынул сигару изо рта. Поглядел на курящийся дымок: — Иногда меня одолевают сомнения.

— По поводу войны?

— Нет, наверное, я неудачно выразился. Я не сомневаюсь в том, что я делаю здесь. Я знаю, что здесь все правильно. Я сомневаюсь в другом: не упускаю ли я чего-то важного, занимаясь этим делом? — Он покрутил сигару в пальцах. — Я слушаю, как вы говорите о своей жене — у меня ведь тоже когда-то была жена. И дочь — крохотная малышка, которая была моей всего лишь один день. Шаны говорят, что человек умирает тогда, когда совершил то, что должен был совершить, потому что он становится слишком хорош для этого мира. Я думаю о своей малышке всякий раз, когда слышу эти слова.

— Мне очень жаль, — сказал Эдгар. — Полковник говорил мне о вашей драме, но я не чувствовал себя вправе расспрашивать об этом.

— Вы просто слишком деликатный человек... Но мне стоит попросить у вас прощения, мистер Дрейк. Это печальные давние мысли. — Он выпрямился в седле. — Кстати, вы же спрашивали меня, почему я остаюсь здесь? Это довольно сложный вопрос. Может быть, все, что я только что сказал вам, о том, что я не хочу передавать форт другому, — все это неправда. Может быть, я остаюсь только потому, что не могу уехать. — Он снова сунул сигару в рот. — Однажды я пытался. Вскоре после того как я начал служить в госпитале в Рангуне, со своим батальоном приехал другой хирург. Он задержался в Рангуне на год, а затем уехал в глубь страны. К тому моменту я уже не был в Англии много лет, и у меня была возможность уехать на несколько месяцев домой. Я забронировал каюту на пароходе и уехал из Рангуна в Калькутту, а там сел на поезд до Бомбея.

— Я путешествовал по тому же пути.

— Тогда вы знаете, насколько он занимателен. Ну а мое путешествие оказалось еще более занимательным. Не отъехали мы и тридцати миль от Дели, как поезд остановился на маленькой станции, чтобы пополнить запасы угля. Перед нами была пустыня, над которой поднималось облако пыли. За ним скрывалась группа всадников. Когда они подъехали ближе, я разглядел, что это раджастанские пастухи. На женщинах были изысканные цветные накидки, они как бы светились темно-красным светом, несмотря на осевшую на них пыль. Я думаю, эти люди заметили поезд издалека и подъехали посмотреть на него из чистого любопытства. Они ездили туда-сюда мимо нас, показывая на колеса, на паровоз, на пассажиров, и все время переговаривались на языке, не знакомом мне. Я смотрел на эту движущуюся пеструю массу, продолжая размышлять о том, что видел. Так я и сел на пароход в Англию. Но добравшись до Адена, я сошел с него и первым же пароходом вернулся в Бомбей, и затем поездом — обратно в Калькутту. Через неделю я снова был на своем посту в Пегу. Я до сих пор не понимаю до конца, почему зрелище этого кочующего племени заставило меня повернуть обратно. Но возвращаться на темные лондонские улицы, когда эти образы продолжали танцевать перед моим мысленным взором, казалось невозможным. Кем я хотел бы стать — так это одним из тех жалких ветеранов, которые осаждают тех, кто готов их слушать, рассказами о необычных местах. — И он глубоко затянулся сигарным дымом. — Помните, я говорил вам, что перевожу «Одиссею». Я всегда видел в ней трагическую историю о том, как Одиссей пытается вернуться домой. Но теперь я все больше и больше понимаю, что писали о ней Данте и Теннисон: Одиссей вовсе не заблудился, просто после всех виденных чудес он не мог, может быть, даже не хотел, возвращаться домой.