Алексей Санаев - Золотая книга. Пурана № 19

Вода имела ярко выраженный зелёно-жёлтый оттенок, и такого же цвета висела над ней дымка испарений, хорошо заметная в лучах восходящего солнца. На волнах священной реки приятно покачивались обугленные стволы деревьев, пластиковые и бумажные пакеты, строительный мусор и то, что я, присмотревшись, определил как трупы крупного рогатого скота. Их сжечь тоже никто не удосужился.

Савитри сидела как ни в чём не бывало и маленькой плоской фотокамерой делала снимки величественных прибрежных дворцов, где когда-то почитали за честь проживать богатейшие раджи Индии, из чего я заключил, что в те времена здесь было явно почище. Однако теперь раджи переселились отсюда прочь, а со ступеней в реку тянулись бесконечные вереницы людей самого убогого вида. Они раздевались догола, что было несложно, так как, кроме белой простыни, на большинстве ничего и не было, и окунались с головой в мутно-жёлтую воду, пили её из горстей, поливали себе и друг другу на голову, вознося при этом отчаянные молитвы богам. От увиденного я невольно зажмурился: столь жуткой показалась мне перспектива в эту минуту опустить в воду руку.

Чтобы отвлечься от этого кошмара, я заговорил с лодочником.

– А ты сам-то купаешься здесь? – спросил я по-английски.

– А то. Каждое утро, чтобы день успешно прошёл.

– И как, помогает?

– Конечно, – он обнажил в улыбке белые зубы, – раз жив ещё.

– И на голову льёшь?

– Лью, лью.

– А воду пьёшь? – с ужасом вмешался Гурьев, и мы оба инстинктивно слегка отодвинулись.

– Не, воду не пью. – Лодочник снова улыбнулся и сплюнул в Ганг. – Что мне, пить нечего? Но я вам скажу, так уж мы устроены: даже если ежедневно будем её пить, ничего нам не сделается. А вот вам, – он кивнул на меня и Андрея, – точно конец пришёл бы.

Мы не стали спорить. Я, честно говоря, пожалел, что у меня не было с собой пустой бутылочки – у меня в Москве есть пара недругов, дал бы им попробовать воды из Ганга и решил бы тем самым целую кучу проблем.

После поездки по реке мы решили не терять времени даром и отправились гулять по Старому городу, который представляет собой лабиринт узких и вечно кривых переулков, на первый взгляд кажущихся хаотичными. Но на самом деле все они ведут к храму Вишванатх, священнейшему месту, не поклониться которому я просто не мог себе позволить. Андрею уже не представлялось это остро необходимым, но из милости он отправился вместе с нами.

Вскоре после этого, добравшись до ворот храма, мы оказались в жуткой толчее паломников, где мгновенно потеряли Савитри, которую отнесло людской волной куда-то в сторону – женщин в Вишванатх не пускают. Ещё через десять минут я в последний раз увидел высокую фигуру своего друга, сдавленного телами смуглых людей, в очереди к какому-то животворящему источнику. Он без улыбки поинтересовался у меня через их головы, как я поживаю.

Когда же я попал наконец внутрь храма, то Гурьева уже не было видно, и в тот момент, когда я оглянулся назад в поисках его единственной в этом городе светлой шевелюры, то первое, что я увидел, была короткая волнистая борода индуса средних лет в коричневой рубашке навыпуск. Индус стоял возле входных дверей и почёсывал нос.

Не скажу, что мне стало страшно. Напротив, я неожиданно ощутил подзабытое было чувство азарта, адреналиновый всплеск от предчувствия настоящих приключений. Последние дни были слишком спокойными: мирные разговоры за стаканом лаймового сока у бассейна, прогулки по Дели, расслабляющее путешествие на поезде… Я уже подзабыл и о Золотой Книге, и о своём сгинувшем профессоре (а был ли он?). Но коричневая рубашка разом, за одно мгновение, прогнала дремоту. Похоже, начиналось самое интересное.

Прежде всего, я сделал вид, что никого не заметил. Тот же вид, похоже, делал и коричневорубашечник (я про себя назвал его за это «штурмовиком», сравнивая с гитлеровскими дружинниками тридцатых годов с их коричневой формой). Я вновь влился в толпу орущих пилигримов, и меня медленно повлекло к выходу. Только у самых ворот я заметил, что и штурмовик пришёл в движение и стал проталкиваться в том же направлении: ошибки быть не могло, он следил за мной.

Досадно было то, что возле северного угла храма, где мы расстались с Андреем, того уже не было – и как найти теперь своего «профессора» в этом лабиринте беспорядочных кротовых нор, я не представлял. Не появлялась и Савитри, что было совсем уж досадно: как бы с ней не случилось чего в этом Содоме. Около получаса я кружил вокруг Вишванатха: за это время меня несколько раз придавило велорикшей, мне на голову из окон сбросили корзины с едой, и пару раз толпа сдавила меня так, что я вспомнил очереди в продуктовый магазин времён своего голодного перестроечного детства. Выбрался я из этой пробки, как из массажного салона, ощущая приятную гибкость суставов.

В конце концов, похоже, пропал из поля зрения и штурмовик, но к этому времени я был озабочен уже не его персоной, а собственным местонахождением: я элементарно потерялся в клубке бесконечных переулков и обнаружил себя в совершенно пустынном и тихом закутке, зажатом между каменными стенами. Высоко надо мной сияло безоблачное небо, но в этом каменном мешке было темно и влажно – сюда солнечный свет не попадал уже многие сотни лет.

В таких случаях есть только один мудрый выход: я решил вернуться к храму, чтобы выйти из Старого города по той же дороге, по которой пришел. Я развернулся на месте, и, видимо, это и спасло меня тогда от смерти. Потому что длинное и тонкое лезвие кинжала в руке моего приятеля в коричневой рубашке проскочило лишь в паре сантиметров от моей груди, едва не порезав рубашку.

На меня с оружием в руках нападали несколько раз, но все эти случаи были связаны с моей профессиональной карьерой в России и имели цель исключительно отъёма собственности. Быстрая реакция и тяжёлый портфель твёрдой буйволиной кожи не раз выручали меня из переделок в областных и районных центрах России, куда забрасывала меня работа на крупные отечественные корпорации. Но сейчас у меня ничего не было, кроме мобильного телефона и сотни рупий в кармане, и убивать меня ради такого куша, думаю, смысла не было никакого. Нет, штурмовика явно интересовала моя шкура, решил я, и это соображение ещё больше подстегнуло меня к отчаянному сопротивлению.

Точно помню, что в этот момент я даже не взглянул в лицо своего убийцы: перед моими глазами был только блестящий стилет. А ещё запомнилась звенящая тишина вокруг нас – тишина, в которой мы начали безмолвную борьбу за то, кому будет принадлежать моя жизнь.

Прежде всего, как только он сделал второй и столь же безуспешный выпад, я на всякий случай сильно ударил его коленом в пах: в большинстве случаев это самое эффективное средство обороны, незаменимое на зелёных улочках московских спальных районов. Мой фирменный удар был проверен богатым опытом подростковой жизни и в своё время заслужил уважение дворовых компаний по всему микрорайону Перово. Однако эта часть тела, как видно, у индийцев устроена несколько по-иному: во всяком случае, мой обидчик не упал и не согнулся с матерным воем, а только слегка отпрянул, широко раскрыв рот от внезапного недостатка воздуха. Впрочем, и этого оказалось достаточно – в тот самый момент я ударил его кулаком по запястью, и через мгновение кинжал, сверкнув на прощание, зазвенел о булыжную мостовую.