Виктор Аннинский - Человек со шрамом

После допроса его закрыли в какой — то вонючей камере с крысами, не забыв на прощание бросить избитую, дурацкую шутку: «Никуда не уходи!» и часа на три оставили в покое. Забравшись с ногами, он сидел на прикрытом тряпьем деревянном топчане и размышлял о страшном ударе судьбы, так внезапно его постигшем…

Где — то над ним, этажом выше, весело ржали его недавние мучители, подтрунивая над своей мнимой жертвой с «раздавленной в прессе головой». Парень в разодранной рубахе смывал с себя бутафорскую кровь и следы увечий. На полу стоял высококлассный магнитофон, но теперь он воспроизводил не ужасные стоны и душераздирающие крики, а какую — то песню группы «ДДТ».

…В коридоре раздались шаги, лязгнул засов и дверь в камеру узника открылась. На пороге стояли двое подручных палача в своих неизменных капюшонах: — На выход с вещами!

Вещей у Ветвицкого не было, но он молча встал и подчинился приказу. Пока они шли по длинному гулкому коридору, он ломал себе голову над новым актуальным вопросом: «Что они еще придумали? Вряд ли они ведут меня на выход из этого подвала… Впрочем, пока они скрывают свои лица, такой шанс остается». Набравшись смелости, он все же робко спросил: — Что со мной будет?

Полученный ответ не внушал оптимизма: — После ознакомительной экскурсии по нашему славному заведению имени Малюты Скуратова тебя ждет Трибунал. Потом приговор и, возможно, еще одна экскурсия. Но уже не ознакомительная.

«Вот, выродки, — со страхом думал Ветвицкий, — совсем свихнулись в своем подвале! Этого только не хватало… Что это за трибунал? Что они задумали? У них дури хватит: вынесут смертный приговор, и сдохну я в страшных мучениях на колу или дыбе. Дьявольщина какая — то! Чтоб вам самим захлебнуться кипящей смолой! Прав был Ефим: это не обычные бандиты, а конченные психи, которым место даже не в тюрьме, а в психбольнице. В отделении для особо буйных параноиков…»

Помещение, куда его привели, действительно напоминало зал судебных заседаний, но было небольшого размера. Ветвицкий сидел на массивной дубовой лавке, в тон остальной мебели, и с ужасом думал об обещанном приговоре.

Открылась неприметная боковая дверь, и на свои места прошли члены трибунала, лица которых, в отличие от палачей, были скрыты белыми капюшонами с прорезями для глаз и рта. Возгласа «Суд идет!» не последовало, но подручные палача грубо сдернули его со скамьи и поставили на ноги. Всю процедуру трибунала Ветвицкий простоял на ватных ногах, саму же процедуру помнил довольно смутно. Ему зачитали перечень обвинений, но никаких ссылок на действующий Уголовный кодекс не было. Как не было потом и сакраментальных слов: «Именем Российской Федерации…»

Подсудимый испытывал какое — то двойственное чувство. С одной стороны, всё это сильно смахивало на фарс из жизни «Ку — клус — клана», а с другой — ему было очень страшно только от одних воспоминаний о комнате пыток.

Председатель трибунала зачитал приговор: — Подсудимый Ветвицкий Семен Вениаминович признан Особым трибуналом виновным по всем пунктам предъявленного обвинения и приговаривается к следующему наказанию: Пункт первый. Возместить материальный ущерб жертвам своих телефонных махинаций в виде безвозмездного возврата им средств связи (действующих домашних телефонов), согласно прилагаемого списка и солидарно с другими соучастниками мошенничества; Пункт второй. Принадлежащее ему домовладение по адресу… подлежит отчуждению в пользу «Русского детского фонда» в виде компенсации за моральный ущерб, причиненный действиями осужденного пострадавшим гражданам и городу в целом. Остальным своим имуществом и денежными средствами, оставшимися после полного, добросовестного и своевременного исполнения приговора в пунктах один и два, осужденный вправе распоряжаться по своему усмотрению; Пункт третий. В качестве дополнительной меры наказания Ветвицкий С.В. приговаривается к высылке за пределы Края сроком на пять лет с отсрочкой исполнения наказания, предусмотренного в настоящем пункте в течении одного месяца со дня вынесения приговора.

Приговор вступает в силу немедленно и обжалованию не подлежит!

Оглушенный приговором, осужденный плохо понимал, куда его волокут по гулкому коридору. Оказавшись снова в той же самой вонючей камере с крысами, он облегченно вздохнул. За время его отсутствия принесли ужин: кружку с остывшим бледным чаем и кусок серого хлеба. Хлеб он есть не стал, а чай жадно выпил — его уже давно мучила жажда. Через пять минут он почувствовал, что теряет сознание.

«Отравили! — мелькнуло в его затуманенной голове. — Но этого не было в приговоре!.. — хотел он крикнуть, но язык уже не слушался. Последним усилием воли он цеплялся руками за край топчана и сползал на грязный пол.

Здоровенная крыса внимательно следила за агонией узника и не спускала с него своих блестящих глаз — бусинок. В отличие от человека, крыса терпеливо дожидалась трагической развязки, и только время от времени плотоядно потирала лапкой свою мерзкую пасть.

Ужас близкой смерти охватил Ветвицкого, он упал на пол и провалился в забытье. Крыса осторожно приблизилась и начала обнюхивать его лицо. Из темных углов появились и другие хвостатые обитатели, камера наполнилась противным писком…

Агент Черный третий час обливался потом и проклинал свой собственный хитроумный план. Он сидел на самом солнцепеке в бежевом, одолженном у приятеля «Москвиче», и носовым платком украдкой вытирал шею и лысину, которую он так опрометчиво замаскировал рыжим париком. Совсем недалеко от него была густая спасительная тень, но ставить туда машину было нельзя: оттуда плохо просматривались ворота, за которыми он наблюдал.

Когда он в одном из тихих переулков неумело делал первый в своей жизни макияж, он использовал для этого первую попавшую под руку косметику, которую позаимствовал из запасов своей жены. Теперь же он в этом горько раскаивался. Тушь для ресниц оказалась далеко не французского происхождения, и время от времени ему приходилось вытирать черные потеки под глазами. Это его злило и раздражало.

— Проклятье! — бормотал он в раскаленном салоне «Москвича», который казался ему печью крематория. — Ну, есть же какая — то несмываемая тушь для ресниц? Конечно, есть! Я где — то об этом слышал… А меня угораздило накраситься какой — то растворимой дрянью…

Яша с ненавистью прочёл на флакончике туши: − «New York — London — Paris». Как же, из самого Парижу! Поди, готовят эту мерзость из печной сажи где — нибудь в Турции или Польше, а потом продают доверчивым идиоткам под видом какой — нибудь известной марки. Только этикетки разные клеят: хочешь — «Лореаль», а хочешь — «Нина Ричи»… Какие проблемы? Наша сажа — как хотим, так и назовем! Между прочим, очень неплохие деньги на этом зарабатывают. Если считать по весу, то килограмм этой дряни будет стоить дороже паюсной икры. Икру из сажи делать еще никто не додумался, а эти умельцы нашли золотую жилу: варят свою «французскую» тушь в асфальтовом чане и, знай себе, ухмыляются…